В оковах страсти - Дагмар Тродлер

Солнце светило с неба, и, казалось, ничто на свете не могло омрачить этот чудесный день. Охранники сидели перед главной башней и играли в кости; их гогот мощной волной отскакивал от стен. Мальчишки бегали вокруг стойл, кидаясь друг в друга кусочками соломы.

— Держите мою дочь! — снова раздался крик отца, нарушив мирную жизнь двора.

Не раздумывая более, я сбросила деревянную обувь и, подхватив руками подол длинного платья, бросилась к башне, прямо к лестнице, ведущей в подземелье. Один из охранников попытался схватить меня, но остался с рукавом от платья в руке. В полутьме я сбежала по лестнице вниз, споткнулась и, упав, разодрала коленку. Стражник завернул за угол, чтобы посмотреть, кто шумел, — шпион аббата всегда на месте, когда что-то необходимо выследить и вынюхать. Я оттолкнула его и бросилась дальше, к спасительной двери лаборатории.

— Ну что, ведьма, тебе все неймется? Вход в лабораторию для тебя закрыт… — Сопя, стражник забрался наверх и снова начал следить за мной, когда я уже подошла к лаборатории и обеими руками стучала в дверь. — Что ж, подожди, когда тебя схватит благородный Фулко… — И тут он грязными пальцами схватил меня за волосы.

— Герман, открой, Христа ради, открой… — кричала я.

Дверь распахнулась, и я упала на руки лекаря. Герман смотрел на толстяка, стоящего за мной.

— Ах ты, милашка! — сказал он и захлопнул перед его носом дверь.

— Предательство, — прохрипела я, дрожа всем телом. — Где мастер Нафтали? Где Эрик? Им нужно срочно бежать, скрыться…

Снаружи в дверь колотили стражники.

— Быстро, они в пещере, — прошептал Герман и закрыл дверь на засов.

В пещере царил полумрак. Рядом с жаровней стоял накрытый стол, за которым сидел еврей и с кем-то разговаривал. Они тихо смеялись, позвякивал графин, пахло поджаристым хлебом и фруктами. Аромат розового масла разносился до самой лаборатории… Я протиснулась сквозь дверную щель.

— А мы уже ждали тебя, девочка. — Нафтали поднялся с чашей в руке. — Я уж подумал было, что ты передумала, — прошептал он. — Я думал…

— Тсс, тихо, любимая… Никто не знает, что я здесь.

— Нет, они все знают, Эрик! Я стояла под дверью и подслушивала.

— Ты подслушивала? — Смеясь, он схватил меня за уши. — Подслушала и поняла, наверное, так? Не все проливается дождем, что делает небо темным, не все так уж и плохо, как кажется…

Я вырвалась из его рук.

— Эрик, выслушай меня внимательно! Мой отец знает, что ты в замке! — Слезы хлынули из моих глаз. — Мы пропали, пропали…

Рука Нафтали легла на мое плечо, защищая, словно покрывало.

— Садись, дорогая. Садись и расскажи, что ты услышала. — Лицо его побледнело.

— Они знают все, мастер, все! Им известно о вашем лжесвидетельстве и о том, что Эрик жив, что я, несмотря на запреты, бывала здесь, когда… когда… — Со стоном я закрыла лицо руками.

Ненавистный голос все еще раздавался в моих ушах. «Пусть она опять раздвинет ноги…»

— И они знают, что ты был в часовне. Аббат узнал тебя, Эрик. — Я взглянула на него. — Теперь ты понимаешь?

Лицо его застыло в тревоге. Нафтали нащупал в темноте скамейку и сел.

— Скоро они будут здесь, — тихо, покачав головой, произнес он. — Эти священники оказались проворнее, чем я думал.

Вошел Герман и что-то прошептал мастеру на ухо. Нафтали поспешно встал со скамейки.

— Готовься в путь, Юнглинг.

— О божество Тор, — зло проговорил Эрик, — я бы вырвал у этого проклятого монаха сердце из груди…

— Так поступят с твоим сердцем, если ты не уйдешь сейчас, Эрик! — В голосе моем зазвучали свинцовые нотки. Я встала из-за стола и бесцельно прошлась по пещере. Железо за железо, огонь всепожирающий. Отец вынет из него кишки и бросит их своим охотничьим собакам на съедение. Гнев отца, ненависть Фулко не имеют границ, сегодня я почувствовала это сполна!

И тут я встретилась взглядом со стальными, отдававшими в голубизну глазами; остро, как нож, его взгляд вонзился в мои мысли:

— Ты пойдешь со мной?

Края серебряного креста вонзились в ладони.

— Я… я могу их задержать, Эрик… Я могу направить их по ложному пути, могу им рассказать…

Картины — замученное существо на прогнившей соломе, тяжелейшие раны с паразитами, порубленная плоть и дурно пахнущая кровь, одна картина сменялась в моей памяти другой, еще более тяжелой. Меня затошнило.

— Спасай свою жизнь, Эрик, я этого не перенесу.

— Элеонора, ты пойдешь со мной?

Я стояла, ощущая во рту вкус собственной крови. Они не пощадят и меня. Они готовы будут искромсать меня на куски и сжечь вместе с семенем зла. Во мне росла злость, голая, ничем не прикрытая злость, такая, какой я в себе никогда еще не чувствовала.

Эрик не шелохнулся. Остаться с ним. Пойти с ним и умереть с ним. Быть вместе с ним до самого конца. Совсем недавно, в церкви, все казалось так просто. Но почему я теперь медлила?

— Я… я ничего не взяла с собой… даже обуви… — проговорила я.

— Если дело только в башмаках… Посмотри же на меня, Элеонора. Я понесу тебя на руках, куда захочешь.

Я не смогла выдержать его взгляд и стала наблюдать за тем, как он изучал мои грязные ноги. На лице его была нежная улыбка.

— Ты боишься? Я с тобой, не бойся ничего…

Пораженная, я смотрела на него.

— Сделай это, — тихо сказала я. — Отнеси меня туда.

Он протянул руки, и когда они обхватили мои окоченевшие пальцы, от страхов, прошлых и будущих, не осталось и следа, их вмиг унесло, будто они были всего-навсего листьями, порывом ветра сорванными с ветвей.

Как долго стояли мы, погруженные друг в друга, будто впервые увиделись! Нафтали деликатно кашлянул.

— Все предусмотрено, но выбор есть, как говорит равви Аквеиба. Она пойдет с тобой, как ты и мечтал с самого начала, Юнглинг. — Нафтали хитро улыбнулся. — Всевышний проклял женщину, но все бегут за ней… Когда вы находитесь вместе, то согреваете мое сердце… Но вам нужно торопиться, друзья.

Эрик притянул меня Һ себе, набросил мне на плечи мантию.

— Мастер, что с вами? Вам нельзя оставаться, аббат не пощадит вас.

Перед дверью послышались крики.

— Граф не осмелится. А его двоюродный брат — всего-навсего брызгающая слюной и изрыгающая хулу собака, которого одолеет медвежья болезнь, лишь только он подумает о мести. Он не имеет надо мной власти. Нет, Эрик, идите одни. Вы молоды и сильны, я буду для вас обузой. Оставьте меня здесь, с книгами, — частью моей жизни. Господь услышит мои молитвы, не покинет меня.

Он пошептался о чем-то с Германом, и слуга тотчас же удалился. Нафтали опять повернулся к нам.