Правитель империи - Олесь Бенюх

— Но если мы не среагируем на этот возможный ход Кремля, обязательно среагируют наши противники.

— Святой Петр свидетель, это может стоить миллиона-другого голосов, в раздумье протянул Джерри. — ты знаешь человека из ЦРУ по фамилии Рудзатске?

— Рудзатске, Рудзатске, — несколько раз повторил Кеннеди. — нет, не помню. Где он и что он?

— Он — посол в одной из южноамериканских стран, — ответил Джерри. — Я встретил его во время поездки в Рио на моей персональной конференции наших послов региона.

— Да, да, знаю, — теперь уже с интересом смотрел на Парсела Кеннеди. — И что же он?

— Этот Рудзатске — толковый парень. Он изложил мне довольно любопытную теорию возможной внутренней и внешней политики США по отношению к Москве, а также к нашим союзникам.

И Джерри пересказал Кеннеди суть своих бесед с Рудзатске.

— неглуп, неглуп этот твой парень из ЦРУ, — быстро проговорил Кеннеди. — Теперь я запомню его фамилию. Но его идея требует существенной разработки и доработки. А мне надо упредить русских, чтобы не потерять те миллионы голосов, о которых ты говорил. И упредить не только русских, но и политических конкурентов.

— Что же, ты хочешь их упредить сегодня же? Сам выдвинешь предложение о замораживании? — Джерри с любопытством смотрел на Кеннеди. — Решишься и на такой шаг, только бы победить на выборах?

— А что посоветуешь ты, Джерри?

— Что бы я ни посоветовал, в вопросах столь кардинальных ты же всегда поступаешь по-своему, — негромко засмеялся Джерри.

— Это так, — улыбнулся Кеннеди. Меньше всего в жизни меня могла бы устроить роль марионетки.

«Наш мальчик очень самостоятелен, — подумал Джерри. Самостоятельно в поддавки с Кремлем играть хочет. Черта с два я дам ему это сделать. Пока я жив, клянусь святым Иосифом, с Кремлем в Америке никто не будет играть в поддавки».

Один из двух наших собеседников в салоне Кеннеди (им был не хозяин салона) знал досконально все, о чем писали газеты города — цели их путешествия — в течение последних двух месяцев. Это была не просто разрозненная атака на Кеннеди, но хорошо спланированная травля. Травля, рассчитанная на то, чтобы соответствующим образом настроить обывателя, вызвать у него к моменту приезда в город президента не просто неприязнь к нему, а ярую ненависть. В передовицах и комментариях Джона Кеннеди называли «настоящим левым», «опасным проходимцем», «хитрым вором», «прокоммунистическим Иудой», «пятидесятикратным болваном».

Если бы президент прочитал хотя бы десятую часть пасквилей, появившихся в прессе города накануне его приезда, он почти наверняка отменил бы свой визит. Но он их не читал, ни одного из них. И когда 22 ноября, в одиннадцать часов 37 минут его «боинг» остановился у главного здания аэропорта Далласа, он сошел на землю с трапа под руку с ослепительно прелестной Джекки, улыбаясь так, как только может улыбаться человек, уже проживший сто счастливых лет и собирающийся прожить еще так же и столько же. В теплых солнечных лучах празднично вспыхнули трубы оркестра. Грянул торжественный марш, который вскоре сменили хаотичные рукоплескания. Семилетний сын и пятилетняя дочь мэра города в одежде переселенцев восемнадцатого века преподнесли Джону и Джекки Кеннеди огромные букеты бордовых и белых роз. Небольшой хор, состоявший из юношей и девушек, исполнил старинную песню приветствия. Беспрестанно щелкали затворы фотоаппаратов, приглушенно жужжали моторы кинокамер, телевизионные мониторы разных компаний сталкивались, мешая друг другу. «Кажется, у нашего Джона заметно улучшилось настроение, — подумал, глядя на Кеннеди, Парсел. — Ну что ж, сейчас еще предстоит торжественная встреча в самом городе». По протоколу встречи Джерри полагалось ехать в девятой машине кортежа. Когда они уже сидели на заднем сидении новенького «кадиллака», Беатриса спросила отца:

— Папа, я что-то не вижу Дика Маркетти. разве он тебя на сей раз не сопровождает?

— На сей раз я не взял никого из секретарей, — после паузы ответил Джерри. — Здесь они мне не нужны. Достаточно телохранителей, — он кивнул на переднее сидение, где разместились двое высоких парней. — что же касается дика Маркетти…

— Пренеприятная личность, — перебила отца Беатриса.

— что касается Дика Маркетти, — повторил Парсел, с явным неудовольствием посмотрев на дочь, — то он попросил недельный отпуск и вчера вылетел в Калифорнию. У него там какие-то неприятности с родственниками.

— Папка, — Беатриса ткнулась лицом в плечо Парсела, как давно мы вот так с тобой не ездили вдвоем.

— Давно, — согласился он. — И, пожалуй, не по моей вине. ты с этим своим смуглолицым все рыскаешь по Штатам в поисках несуществующего заговора против своего кумира — Джона Кеннеди.

— И твоего друга, — тут же добавила Беатриса. Джерри погладил руку дочери, проговорил, загадочно улыбаясь:

— На выборах, конечно, надеетесь победить?

— С таким лидером, как Джон — и не победить? Это было бы непростительно. А каков твой прогноз?

— О, Боже всемогущий! — Джерри воздел руки кверху, состроил постную мину. — Уж кто-кто, а ты-то распрекрасно осведомлена о том, что твой отец вне политики. Мое дело — чистый бизнес. Политика — бррр…

Беатриса посмотрела на отца, улыбнулась необидной улыбкой взрослого, который молчаливо обвиняет в заведомой неправде завзятого озорника. «Уж я-то знаю, — заметила она про себя при этом, — что ни одна мало-мальски заметная интрига на уровне национальной политики не обходится без тебя, мой любимый дэдди[7]».

Кортеж меж тем продолжал двигаться к центру города. Джекки стояла в машине рядом с мужем, держась за специально приделанный поручень правой рукой, левой приветствуя толпу. Автомобиль, огромный фаэтон-«линкольн», двигался по запруженным улицам, словно сильная яхта по морю. Скорость была невелика, и Джекки с удовольствием разглядывала лица. она ступила на землю этого города с корочкой льда на сердце, с повышенной настороженностью, причиной которой были характеристики людей и традиций этого город, услышанные ею от мужа. Эта корочка льда растаяла. Не только потому, что стояла невыносимая, почти тропическая жара. Джекки любила жару. Ее пленило радушие людей, взрывы аплодисментов, волны симпатий, которые плыли по улицам и площадям города вместе с их автомобилем. Из динамиков вырывались звуки бравурной музыки. Гирлянды трехцветных флажков, таких обычных и вместе с тем таких дорогих сердцу «Звезд и Полос», радовали глаз. На какое-то мгновение ее вдруг отгородили от улицы трое охранников, разместившихся на откидных креслах. «Тебе показалось, — буркнул пожилой, седоусый. — Я тоже смотрел на это окно». «Я уже перекрестился», весело, спокойно ответил молодящийся толстяк, машинально скользнув рукой по карману брюк, в который он переложил пистолет.

И вновь перед Джекки сверкала, гудела, ликовала толпа. Огромный верзила в белой майке (крупная надпись поперек гласила «Джон — любовь») с коротенькими рукавами подбрасывал вверх мальчугана лет пяти. Мальчуган хохотал, размахивая маленьким флажком. Две седовласые леди, обнявшись, раскачивались из стороны в сторону и не то пели, не то кричали что-то. Лица их были загорелые, под очками искрились добрые глаза. Несколько девушек в светлых платьях бросали в машину цветы. Более двухсот детей — какая-нибудь частная школа — дружно скандировали: «Джон Кен-не-ди! Джон Кен-не-ди!». Долговязый кинолюбитель пытался увековечить визит, приникнув глазом к своей старомодной камере. По обе стороны от него стояли полицейские, их лица были благостны, видимо, и их захватило настроение улиц. Все эти люди казались Джекки такими милыми, такими родными. она была особенно приятно поражена, когда группа молодых людей довольно слаженно стала выкрикивать: «Джекки-хай! Джекки-хай! Джекки-хай!». Джекки даже прослезилась: «Какие они славные, эти студенты!». Почему-то она решила, что это были студенты какого-нибудь местного колледжа или университета. Джон бросил ласковый взгляд на жену. «Как хорошо, что Джекки со мной!». Услышав, что в толпе выкрикивают имя жены Кеннеди, Беатриса подумала: «Правильно было решено не сообщать Джону о настроении прессы в городе. Ведь этот прием пока лучший за все его президентство. И Джекки молодчина. Своими туалетами, своей красотой, своим обаянием она добавит нам не один десяток тысяч голосов».