Совершенство - Клэр Норт

Честно? Мне стало грустно оставлять ее за спиной. Но я все равно зашагала вперед.

Дом на берегу моря.

Я поставила машину почти в самом конце дороги, слишком узкой, чтобы по ней мог проехать автомобиль. А как же в этот дом заносили мебель? – гадала я, шагая на усиливающиеся звуки воды, бьющейся о каменный берег.

Несли на руках, ответила я самой себе. Попросили друзей помочь и вместе справились.

Двухэтажный каменный дом, крыша из шифера, поросшие желтым лишайником круглые камни в облицовке стены, маленькие квадратные оконные рамы, изъеденные солью, с шатающимися стеклами. Белая входная дверь. Врезанная в стену керамическая кошка над дверным молотком, древняя и злобная. Кое-где между кирпичами пробивались сорняки. Кружевные занавески на окнах. В комнате наверху горел свет. Видневшийся в пятидесяти метрах люк свидетельствовал о том, что недавно под землей проложили трубы и электрические провода, спрятав их от неистовых зимних ветров.

Я постучала железным дверным молотком, который как будто широко улыбался у меня в ладони.

Тук, тук.

Подождала.

В коридоре зажегся свет, хотя уже стояло утро и было светло, но небо все-таки сильно хмурилось, так что в доме царила тьма.

По пробивавшемуся через щели в косяке прямоугольнику света пробежала тень. Отодвинули засов, сняли цепочку.

Дверь открылась.

Байрон смотрела на меня из теплого, пахнущего дымком прямоугольника света.

– Да?

Ее шотландский говор, сделавшийся еще более отчетливым после долгого пребывания на острове. Ее лицо, любопытное, открытое, не узнающее меня.

– Здравствуйте, – ответила я. – Меня зовут Хоуп.

* * *

Мгновение.

Память.

Меня она не помнит, но, возможно, вспоминает

постоянно повторявшуюся мантру: ее зовут Хоуп, ее зовут Хоуп, ее зовут Хоуп, ее зовут

припоминает саму попытку запомнить.

Она смотрит на меня, на мое лицо, на мой рюкзак, на ношенную от странствий одежду, на мои отросшие волосы, которые у меня не было времени заплести во что-нибудь аккуратное, на припаркованную в конце дороги угнанную машину, и хотя не может ничего вспомнить, она все знает.

– Ой! – произнесла она. Затем: – Ну, заходите.

Я вошла в дом, и она закрыла за мной дверь.

Байрон сделала чай. В своей чашке она оставила пакетик и налила чуть-чуть молока.

Я сидела за кухонным столом, глядя, как она наполняет одинаковые зеленые кружки из закопченного чайника, прежде чем поставить их на вязаные круглые салфетки и сесть напротив меня.

– Спасибо, – сказала я и отпила глоток.

– Не за что. У меня есть печенье, если вам…

– Не надо, спасибо.

– Если бы я знала, что вы приедете, то заранее бы подготовилась. А сейчас мне кажется, что я о вас ничего не знаю.

Больше никаких попыток скрыть свой говор. Нога закинута на ногу, руки скрещены, она сидит на стуле, чуть наклонившись ко мне, но сохраняя пространство, чтобы встать, шевельнуться, сопротивляться, если понадобится.

– Меня зовут Хоуп, – повторила я. – Я воровка. Мы провели какое-то время вместе в Америке.

– Я знаю, что провела какое-то время с тем, кого не помню, – на чердаке у меня записи и заметки за несколько месяцев. Я вас ударила ножом? Там у меня написано, что я вас ударила.

– Да, ударили.

– Очень об этом сожалею. Полагаю, в этом была необходимость?

– Я собиралась помешать вам совершить массовое убийство.

– Ах, да, верно. Как вы теперь себя чувствуете?

– Все зажило.

– Я разыскивала вас по больницам. Это я помню. Однако так и не нашла.

– Вы меня нашли. Но запись не сохранили.

– А почему?

– По-моему, вам не хотелось помнить, что в ней содержится.

– Да? Неужели я какую-то глупость сказала? – Тень сомнения, внезапная мысль. – Я вам говорила, как меня найти?

– Нет, нет, ничего подобного. Но вы, похоже, намеревались получить от меня что-то, что мне не хотелось вам раскрывать.

– В подобных вещах нельзя громоздить загадку на загадку.

– Вы записываете наш разговор?

– Нет. Я же сказала, вы застигли меня врасплох.

– Тогда какое это имеет значение. Вы ведь ничего не запомните.

– Тогда какое это имеет значение, если вы мне расскажете?

Я отхлебнула еще чаю.

Недолгое молчание, нарушаемое лишь свистом дувшего с моря ветра, обещавшего скорый дождь.

– Вы пришли убить меня, Хоуп? – спросила она.

– Нет.

– Тогда зачем вы здесь?

Я не ответила.

– Как вы меня нашли?

– По очкам.

– По…

– Я обошла всех оптиков в Шотландии.

– Серьезно?

– Серьезно.

– И сколько у вас ушло на это времени?

– Несколько месяцев.

– А почему в Шотландии?

– Из-за вашей биографии. Из того, как вы описывали свой дом. С телефона в Вапинге сигнал переадресовался сюда. Иногда опасно пересекать государственные границы, держитесь знакомых мест. Пришлось исключить все возможные варианты.

– И кто-то вспомнил – нет, конечно же, вспомнили вы. Возникает дилемма, когда вам нужно исчезнуть. Если вы пытаетесь раствориться в большом городе, то повышаете шансы того, что вас засекут с помощью достижений техники. Камеры, карточки, чипы и пин-коды – в наши дни трудно увернуться от цифровых данных. Так что вы отправляетесь куда-нибудь в глушь, куда еще не добрались камеры, и, конечно же…

– Люди вас запоминают.

– Да.

– Вы как-то сказали, что завидуете мне.

– Завидую. Вы можете исчезнуть без следа и избежать неприятных встреч вроде этой.

– А если лично? Вы завидуете мне лично?

Она замялась, покусывая нижнюю губу и осторожно вертя в руках кружку с чаем. Затем произнесла:

– Да. В каком-то смысле. Полагаю, ваша особенность делает вас свободной от определенных действий. Вы не можете планировать – нет, планировать-то вы можете – но не можете… скажем так, переживать и мучиться по поводу будущего, потому что у вас его нет. Это слишком жестко? Это несправедливо?

Я пожала плечами: справедливо или нет, правда или ложь – давайте дальше.

– Вы также не можете погрязнуть и раскаяться в ошибках прошлого, потому что единственный, кто об этих ошибках знает, – это вы. Те, кому вы причинили боль, чью жизнь сломали, – те, кто жаждал бы мести или искал справедливости, – они вас забыли. С чисто фактической точки зрения вы причинили зло, но с эмоциональной вы – пустое место. Для них ваши действия являются ударом молнии, разгулом стихии или некой случайностью, не человеческим умыслом и не зловещим плодом ума с целью навредить им.