Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт

Когда в ноябре 1947 года в Вашингтоне созвали заседание Объединенного комитета по политическим вопросам, чтобы определить, какую информацию по атомной программе следует рассекретить, именно Фукс представлял британскую сторону. Он присутствовал на собрании вместе с британским Вторым секретарем Дэвидом Маклином, также советским шпионом. Вероятно, ни тот, ни другой так и не узнали, что были тогда в одной лодке. Один из участников позже вспоминал о том, что был несколько раздражен «консервативным» мнением Фукса о том, какую информацию можно свободно рассекретить, а какая должна остаться в тайне.

Советские физики стали массово прибывать в Арзамас-16 весной 1947 года. Вениамин Цукерман, специалист по импульсной скоростной рентгеносъемке при взрывах, которого выбрал для работы в проекте Харитон, так описывал свой приезд в мае:

Автономная республика Мордовия была полна тюрем и колоний. Поскольку в Сарове строился секретный комплекс, к работам не привлекали политических заключенных. Рабочие, занятые здесь, были указниками — то есть они обвинялись в нарушении указов, а не уголовного кодекса. Если срок заключения какого-то строителя заканчивался еще до того, как было завершено строительство, Берия просто продлевал этот срок. Освободив этих людей, отсылали на Дальний Восток, как можно дальше от того завода, который они помогали строить. О «серых силуэтах заключенных» редко вспоминают ученые, которые тогда собирались в Арзамасе-16, но, как писал Харитон, эти тени «регулярно врывались в сознание».

Хотя номинально ученые были свободны, фактически они стали заключенными, которым не отказывали ни в чем, кроме воли. Советская атомная промышленность развивалась как сеть в высшей степени секретных комплексов под названием «Закрытые административно-территориальные образования» (ЗАТО). В конце концов такие места стали называть «Белый архипелаг». Условия здесь были по крайней мере лучше, чем в лагерях, которые образовали знаменитый «Архипелаг ГУЛАГ». Когда американские и эмигрировавшие в Америку ученые собирались на Холме в 1943 году, они горько жаловались на то, что живут как в «концентрационном лагере», окруженном изгородью, обвитой колючей проволокой. Но в Арзамасе-16 гнетущие условия еще более усугублялись практически неприкрытой угрозой «высшей меры наказания», которая ждала ученых в случае провала. В конце концов этим проектом руководил самый страшный палач Сталина.

Вот как описывал свои впечатления от всего этого физик Лев Альтшулер:

Но при Сталине, в атмосфере гнетущей секретности и страха русские души также были полны огромного энтузиазма, искусства, романтики и юмора. Огромные страдания, которые выпали на долю страны в войну, стали коллективной памятью. Ученые чувствовали, что угроза нападения Америки, которая применит атомное оружие, абсолютно реальна, и теперь напряженно работали, чтобы добиться равновесия сил. Цукерман писал по этому поводу:

Ученые и их семьи в часы отдыха с удовольствием слушали старинные граммофоны. Цукерман, который медленно слепнул от редкой формы пигментного ретинита, любил исполнять фокстроты, танго и вальсы на фортепиано из красного дерева, привезенном из Москвы. Были соревнования, вечеринки, пикники, лыжные прогулки и розыгрыши. Яков Зельдович и Виталий Александрович скинулись и купили мотоцикл «харлей-дэвидсон» с коляской. Зельдович очень любил сидеть за рулем, а Александрович — ремонтировать.

Лето 1947 года выдалось жарким. Цукерман чувствовал, что становится жарко и в переносном смысле: Арзамас-16 рос и наливался силой.

В июле 1947 года Армейская служба безопасности США получила крайне тревожные сведения, добытые из советских сообщений, расшифрованных специалистами Арлингтон-Холла. В сообщениях было указано множество имен, некоторые из которых, очевидно, были именами советских агентов.

Советские шифровальщики использовали кодовые имена не столько для того, чтобы повысить безопасность и замаскировать личности агентов, места или источники информации, но скорее для того, чтобы уменьшить необходимый объем кода[189]. Все это стало известно благодаря тем данным, которые предоставил Гузенко. Часто кодовое имя агента указывалось в сообщении вскоре после вербовки — вместе с его настоящим именем. Иногда при выборе имени применялась своеобразная «шутливая» логика. Коммуниста называли «ЗЕМЛЯК». Троцкистов и сионистов именовали «ХОРЬКАМИ» и «КРЫСАМИ». ФБР пренебрежительно называли «ХАТА». Сан-Франциско был «ВАВИЛОНОМ», а Вашингтон — «КАРФАГЕНОМ».

Среди сообщений, которые уже были частично дешифрованы, встречалось много упоминаний агента с кодовым именем АНТЕННА, которое потом сменилось на ЛИБЕРАЛ. Сообщение, посланное из Нью-Йорка ВИКТОРУ (Павлу Фитину) 27 ноября 1944 года, гласило: