Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

Следившие за ним одноклассники видели издали, как Цзиньтун раскинул руки и бросился в воду, и слышали, что при этом он громко кричал. Одни побежали к реке, другие — назад в школу, звать на помощь.

Погрузившись в воду, Цзиньтун увидел Наташу, плывущую, как рыбка, среди речной травы. Он хотел окликнуть её, но крик заглушила попавшая в рот вода.

Когда Цзиньтун открыл глаза, он лежал на матушкином кане. В ушах стоял гул: так гудят электрические провода под зимним ветром. Он попытался сесть, но матушка не позволила и дала ему козьего молока из бутылочки. Он вроде бы помнил, что его коза давно сдохла, — откуда же тогда молоко? Голова пустая, шея не слушается, и он устало закрыл глаза. В помутнённом сознании звучат голоса матушки и старшей сестры, речь вдет о молении об изгнании злого духа. Говорят еле слышно, голоса доносятся будто издалека, как из бутылки.

— Порчу на него навели. — Это матушкин голос.

— Что за порчу?

— Думаю, без лисы-оборотня не обошлось.

— Может, та вдова? Её при жизни считали лисой-оборотнем, — предположила сестра.

— Может, и она, — согласилась матушка. — После того как она приходила к нашему Цзиньтуну, эх, всего то и прожили несколько хороших деньков…

— Ой, мама, таких «хороших деньков» я однажды не выдержу… Заездит меня скоро до смерти этот обрубок чёртов… Просто пёс какой-то… Да и не годится ни на что… Ты уж не брани меня, мама, если я сотворю что-нибудь…

— Да разве могу я бранить тебя за что-то! — вздыхает матушка.

Провалявшись пару дней, Цзиньтун понемногу пришёл в себя. Образ Наташи стал опять возникать у него перед глазами. Умываясь над чаном, он видел её плачущей. Она улыбалась ему из зеркала. Закрывая глаза, он слышал её дыхание, даже ощущал на лице мягкие волосы, а на теле — тёплые руки. Напуганная странным поведением своего драгоценного сыночка, Шангуань Лу в растерянности постоянно ходила за ним, всхлипывая, как маленькая.

— Она там, внутри! — восклицал он, глядя на отражение своего осунувшегося лица в ведре с водой.

— О ком ты говоришь? — недоумевает Шангуань Лу.

— Ей плохо, матушка! — И Цзиньтун погружает руки в котёл. Там ничего нет, кроме воды, но он взволнованно бормочет что-то на непонятном языке. Шангуань Лу оттаскивает его в сторону и накрывает котёл деревянной крышкой. Но Цзиньтун уже стоит на коленях перед чаном и обращается к духу воды с мудрёными словами. Шангуань Лу выплёскивает оттуда воду, а Цзиньтун уже прижался лицом к оконному стеклу. Он вытягивает губы, будто пытается поцеловать собственное отражение.

Обняв Цзиньтуна, Шангуань Лу причитает в отчаянии:

— Сынок, сыночек мой, да что с тобой такое! Мама столько горя хлебнула, пока поставила тебя на ноги, столько сил положила, всё надеялась: кончились наши мытарства, разве знала, что ты таким станешь…

На лице Шангуань Лу заблестели слёзы. В них Цзиньтун углядел Наташу, которая, танцуя, перескакивала из одной слезинки в другую.

— Вот она! — весь дрожа, указал он на лицо матушки. — Не убегай, Наташа.

— Да где же она?

— В слезах.

Шангуань Лу поспешно смахнула слёзы.

— Теперь она в глаза тебе запрыгнула! — воскликнул Цзиньтун.

Наконец до матушки дошло: Наташа чудилась ему везде, где могло появиться человеческое отражение. Матушка накрыла крышками всё, где была вода, попрятала зеркала на полу, залепила окна чёрной бумагой и старалась не смотреть сыну в глаза.

Но Цзиньтун углядел Наташу и на чёрном. Теперь он уже не старался скрыться от неё, а сам гонялся за ней как сумасшедший. Она же поначалу где только не появлялась, а теперь пряталась то тут, то там. «Наташа, послушай, что я тебе скажу…» — с этими словами он кидался в тёмный угол и ударялся головой о стенку. Наташа у него залезла в мышиную норку. Он тоже попытался пролезть туда. Ему чудилось, что он уже там, бежит за ней по запутанным лабиринтам с криком: «Наташа, не убегай, ну почему ты всё время убегаешь?!» А она выскальзывает из норки с другой стороны и исчезает. Оглядевшись, он видит, что Наташа, став тонкой и плоской, как лист бумаги, прилепилась к стене. Он гладит обеими руками эту стену, уверенный, что гладит Наташино лицо. Она изгибается в талии, проскальзывает у него под мышкой и забирается в очаг, измазав всё лицо сажей. Он встаёт перед очагом на колени и принимается вытирать её. У неё на лице он сажу не вытер, а вот сам перепачкался.

В конце концов матушка в отчаянии бросилась в ноги отшельнику Ма — великому мастеру изгонять злых духов. Он не практиковал уже много лет, но ей как-то удалось уговорить его.

Он явился в длинном чёрном одеянии, с распущенными волосами, босой, стопы выкрашены красной краской, в руках — меч из персикового дерева, и при этом бормотал что-то непонятное себе под нос. Завидев его багровокрасную физиономию, Цзиньтун вспомнил все россказни, которые ходили о нём, и невольно содрогнулся, будто добрый глоток уксуса хватанул. В его затуманенном мозгу словно открылась щёлка, куда на время и спряталась Наташина тень. Сначала отшельник свирепо уставился на него, выпучив глаза, потом отхаркнулся, сплюнул на пол мокроту, похожую на жидкий куриный помёт, и, размахивая мечом, начал как-то странно пританцовывать. Наверное, подустав, остановился у чана и, пробормотав заклинание, плюнул в него. Потом, взяв меч двумя руками, принялся размешивать воду. Через какое-то время она покраснела. Поплясав ещё, он опять помешал воду. Она сделалась алой, как кровь. Отбросив меч, он уселся на пол отдышаться. Затем подволок к чану Цзиньтуна:

— Что видишь?

Из чана пахло лекарствами традиционной народной медицины. Цзиньтун вгляделся в ровную, как зеркало, красную поверхность и в испуге отпрянул: ещё совсем недавно бодрый и энергичный Цзиньтун превратился в уродца с иссохшим, изрезанным морщинами лицом.

— Что видишь? — снова раздался голос отшельника.

Со дна чана медленно поднялось лицо Наташи, всё в крови, и слилось с его собственным. Сдвинув ткань платья, она указала на кровавую рану на своей прекрасной груди и тихо произнесла:

— Какой же ты жестокий, Шангуань Цзиньтун!

— Наташа! — горестно вскричал Цзиньтун, погружая лицо в чан.

— Ну вот, — услышал он голос отшельника, тот обращался к матушке с Лайди. — Можете отнести его в комнату.

Тут Цзиньтун подскочил к отшельнику и набросился на него. Он вообще впервые в жизни нападал на кого-то, а тут — откуда только смелость взялась! — налетел на человека, который имел дело с колдовством и духами. И всё из-за Наташи. Ухватив левой рукой пёструю седоватую бородку, он что было сил потянул её вниз. Рот отшельника растянулся чёрным эллипсом, и на руку Цзиньтуну потекла вонючая слюна. Наташа, прикрывая раненую грудь, сидела у отшельника на языке и смотрела на Цзиньтуна восхищённым взглядом. Ободрённый её поддержкой, он потянул ещё сильнее, на этот раз обеими руками. Отшельник сложился от боли и стал похож на сфинкса из школьного учебника географии. Он неуклюже тюкнул Цзиньтуна мечом по ноге, но тот, благодаря Наташе, даже не почувствовал боли. А если бы и почувствовал, то не отпустил бы рук, потому что во рту у колдуна была она. Отпусти он руки, могло случиться ужасное: отшельник просто разжевал бы её в нечто бесформенное и проглотил. А в животе отшельника, в этих грязных кишках, она могла окончательно сгинуть! У, чудовище, вольно тебе губить женщин своей магией! Чтобы славные маленькие духи вращали за тебя мельничный жёрнов, демон ты этакий! Ведь ты можешь вырезать из бумаги голубя, и довольно красивого. Тебе под силу пустить в котёл бумажный кораблик, взойти на него, за ночь добраться до Японии, а на другой день вечером вернуться и привезти тестю на пробу корзинку отменных японских апельсинов. Тоже довольно мило. Колдун ты, конечно, великий, но Наташу-то зачем губить?