Эксперимент - Дарина Грот

– Да, Левиафан, да…Но я чуть-чуть не об этом, я о куклолизации мира. Женщины нашего времени – это самый яркий пример куклолизации населения. Посмотри, что твориться. На них, практически на каждой, нет ни одного натурального места. Внутри их губ химический состав, в груди – то же самое. У них искусственные волосы, ногти, талии, попы, брови, ресницы…Если я в душе марионетка, то они и в душе, и самое ужасное уже и снаружи куклы. И никто не хочет этого замечать, всем наплевать, все соглашаются с этим, нравиться держать возле себя куклу. И эти «барби» требуют к себе достойного внимания и уважения, и к тому же денег…а «барби» на рынке стоят копейки и ее никто не уважает и не ценит, даже ребенок, которому она была куплена. Он отрывает ей руки, ноги, голову и смеется над ней, а потом вырастает и влюбляется! Чушь какая! А чем «барби» в коробке для детей отличается от «барби», которая вышла из салона красоты, накаченная почти тем же материалом, что и кукла. Ничем. Такая же пустая и идеальная, но совершенно не интересная и искусственная. А мужская половина ведется на эту мрачную искусственность, потому что в душе они тоже куклы, и уже не в состоянии оценить в женщине ничего, кроме как ее обложки. Все стремятся к нелепо сложенным идеалам, со швами в подмышках, с обвисшими губами, с вырезанными ребрами, наращенными волосами и высосанным жиром с боков. Это ли идеал? Нет ничего идеальнее, чем-то, что создала природа…Университет – это было единственное место, где я всего этого не видела, потому что там пока этого нет, либо в очень маленьких количествах. Там еще струится настоящая, природная жизнь. А меня взяли и вышвырнули в самый центр лжи, лицемерия и куклолизации, автоматически сделав меня такой же, и слава Богу, что только внутри. А я не готова к таким резким переменам в моей кукольной жизни. И больше всего я не могу понять, почему ты, давно уже знающий о людских марионетках, предпочел жить с одной из них? – она повернула голову и посмотрела на него с тоской.

– А у меня есть выбор, Лилит? Вы последние куклы на земле, дальше, я даже не знаю, что будет, во что еще превратится человечество. Я надеюсь на то, что кукла – это еще не худший вариант, опасаясь за будущих созданий. А если говорить конкретно о тебе, то иногда в тебе все-таки еще мерцают человеческие качества. Так что еще не все потеряно, дорогая. Честно говоря, ты для меня как некий светло-темный лучик в моем царстве теней, и прежде чем получить этот лучик, мне пришлось съесть очень много кала. Иногда я не совсем доволен этим лучом, хочется перекрыть ему доступ к кислороду, а потом я понимаю, что без него, я совсем со скуки впаду в депрессию. Интересно устроена жизнь, не правда ли? Вначале ты ешь огромную ложку фекалий, а потом тебе, наконец, достается кусочек шоколада. И он такой вкусный и нежный (после говна-то), он прямо тает во рту. А потом снова ложка кала, шоколадка. И так во всем. Будь это учеба (пять лет, ты ешь экскременты, но потом получаешь шоколад в виде диплома), или отношения с женщиной (полжизни ты тратишь на дерьмо, а потом все-таки в итоге получаешь шоколадный сироп, и уже не важно, что он все равно разбавлен говнецом, потому что это женщина. Женщина не бывает чистейшим шоколадом), работа… Вся жизнь стандартно строиться на двух поочередных ложках: кал-шоколад, кал-шоколад. И как бы ты не хотела есть эту ложку – первую ложку, в итоге ты все равно ее съешь. Самое забавное, что в большинстве случаев ты, только спустя время понимаешь, что именно было в ложке: кал или вкусняшка. В данный момент я могу тебе подсказать, что ты конкретно проглотила, но я думаю, тебе и самой, не трудно догадаться о содержимом. Но могу тебя обрадовать милая, в будущем тебя стоит ожидать шоколадку, правда я не знаю в ближайшем или не совсем.

– Ну, спасибо, Левиафан, умеешь ты утешить, а самое главное, слова-то какие нужные подбираешь, что мне есть теперь вообще ничего не хочется.

– А тебе больше и ничего не надо пока есть, это перевари хотя бы. Кал на то и естся, чтобы человек потом долго и упорно думал, зачем он съел его, и как надо было поступить, чтобы не съесть его. А так как дураки предпочитают учиться на своих ошибках, а дебилы вообще игнорируют ошибки, улеглась стабильная система с двумя ложками. Умные люди могут отхватить сразу две, а то и три ложки шоколада после одной с говном, потому что они после нее очень глубоко все обдумывают. И знаешь, я могу съездить в университет. Я умею убеждать людей, они возьмут тебя на начало пятого курса. Я могу это сделать.

– Да? Правда? Что-то мне с трудом верится, что они возьмут просто так и вновь зачислят меня в университет…

– Может просто так и не зачислят, но…в итоге в сентябре ты снова сможешь пойти на пары. Что скажешь?

– Как ты сможешь их заставить изменить свое решение? – Лилит все еще не верила своим ушам.

– Это не твоя забота, любовь моя. Главное, что ты получишь то, что хочешь. Ты хочешь назад, в университет? – Левиафан посмотрел ей в глаза.

– Очень…

– Тогда доверься мне.

Он поцеловал девушку, аккуратно укладывая ее в постель, расстегивая пуговицы…

Ночью, когда Лилит уснула, Левиафан отправился в бар, в центр города. Ему надо было повеселиться и поесть заодно.

Он припарковался около какого-то здания и, с бодрым воодушевлением, выпрыгнул из машины.

Бар находился посредине улицы и был окружен огромными зданиями нового поколения. На входе сверкала неоновая вывеска, как всегда с абсолютно дурацким названием. Около входа людей не было, но Левиафан услышал голоса внутри, поэтому и решил тут остановиться. Ему ведь без разницы где и кого, лишь бы только люди были.

Вальяжной походкой он зашел внутрь и прямиком направился к барной стойке. Вампир сразу же заказал два бокала и огляделся. Как он сразу понял, народу там было много, потенциальных жертв – поменьше. Люди совершенно разных возрастов, начиная от самых молодых и заканчивая престарелыми дедами.

«Ага!», гукнул он про себя и снова развернулся к бармену.

– Сделай еще один! – с самоуверенным лицом попросил он бармена.

Левиафан заметил двух девушек за столом. Они были веселы, может слегка пьяные, но главное – они казались жизнерадостными. А вампир любил жизнерадостных девушек. Больше всего ему нравилось наслаждаться веселой кровью молодых девчонок, которые любили жизнь.

Кое-как, донеся три бокала, Левиафан аккуратно выставил их на стол, за которым притихли дамы. Они молча посмотрели на него, на выпивку, затем засмеялись и зашептались, в полной уверенности, думая, что он не услышит их из-за музыки. Но они ошиблись, потому что Левиафан стоял и улыбался, подслушивая приятные слова о его красоте. Чего он сам не мог сказать о девушках, они были как большинство, просто симпатичные. Перестав шептаться, одна из них улыбнулась ему и показала на пустое место.

– Ну, чего стоишь, присаживайся! – хихикая, выговорила она.

Левиафан этого только и ждал. С довольным лицом он опустился на стул и начал более внимательно разглядывать их.

Одна была темной брюнеткой, каштан перемешенный с кофе, вторая просто выкрашенная в черный цвет. Брюнетка показалась ему более симпатичной. И то только потому, что над ее губой была такая же черная, красивая родинка, как и у Лилит. У нее была забавная прическа, в стиле Клеопатры, только кончики волос были рваные. Сама она, как Левиафан определил на глаз, была среднего роста и худенькая. На ней был один топик, а сзади, на спинке стула висела теплая кофта. Что было на ногах он не видел, они были под столом.