Возрожденный Дракон - Роберт Джордан

Думать о Прыгуне Перрину не хотелось. Ему удалось не впускать в свои мысли живых волков, хотя он и заплатил за достигнутое ощущением, будто его торопливой рукой то молотом плющат, то протягивают через волоку. А уж думать, что в его мысли пробрался мертвый волк… Он тряхнул головой и заставил себя держать глаза широко открытыми. Даже Прыгуна он не впустит в свой разум.

Кроме дурных снов, спать мешало и другое. Отряду встречались и прочие знаки, указывающие на то, что здесь прошел Ранд. Между Джаррой и рекой Эльдар о Ранде ничего не напоминало, по крайней мере Перрин не заметил никаких следов. Но когда путники пересекли Эльдар по каменному мосту, дугой перекинутому с одного пятидесятифутового утеса на другой, позади них остался обращенный в пепел городок. Он назывался Сидон, и все дома в нем пожрало пламя. Только остатки каменных стен и редкие печные трубы все еще стояли среди руин.

Всклокоченные и закопченные горожане говорили, что пожар занялся от упавшего в амбаре фонаря, а потом огонь будто взбесился, и все пошло наперекосяк. Половина ведер, что сумели сыскать, оказались дырявыми. Объятые пламенем стены падали наружу, а не внутрь, и огонь перекидывался на соседние дома. Горящие бревна постоялого двора, обрушившись, каким-то образом докатились до колодца на площади, а ведь из него черпали воду для борьбы с огнем, и к колодцу стало не подступиться. И на крыши трех других колодцев завалились стоящие рядом дома. Казалось, сам ветер кружил, менял направление, раздувая пламя и гоня его во все стороны.

Спрашивать у Морейн, не появление ли Ранда стало причиной пожара, не приходилось — ответом было ее лицо, похожее на холодное железо. Сам Узор обретает форму вокруг Ранда, и сплелось все в дикий, будто взбесившийся, клубок.

После Сидона маленький отряд проскакал еще через четыре городка, где только мастерство Лана-следопыта подсказывало, что Ранд по-прежнему впереди. Теперь Ранд шел пешком, причем уже довольно давно. За Джаррой преследователи нашли его лошадь, дохлую; выглядела она будто ее терзали волки или взбесившиеся собаки. Перрин с трудом сдержался и не обратился с вопросом к братьям-волкам, особенно туго ему пришлось, когда Морейн перевела хмурый взор с лошади на него. К счастью, Лан обнаружил отпечатки сапог Ранда, убегающих от мертвой лошади. След Ранда ни с каким другим не спутать — на каблуке сапога была треугольная вмятина от острого камня. Но, пеший или верхом, он, как казалось, все время оставался впереди.

В четырех деревеньках за Сидоном наибольшое волнение вызывал въезжающий в поселение Лойал, тамошним жителям западало в память, что перед ними представал настоящий огир. Их настолько захватывало это зрелище, что они почти не обращали внимания на глаза Перрина, а если и подмечали… Что ж, коли огир были реальностью, почему бы не ходить по свету людям с глазами какого угодно цвета.

Но после тех деревень путникам встретился небольшой поселок под названием Виллар, и там был праздник. На общинной земле снова забил родник. До того целый год воду приходилось таскать из ручья за милю, а все попытки выкопать колодец ничего не дали, поэтому половина жителей ушла из поселка. Но теперь, обретя источник, Виллар не умрет. Потом, за один день, мимо отряда промелькнули еще три не затронутые необычными происшествиями деревни, затем была Самаха, где за ночь пересохли все колодцы, и люди бормотали о Темном. Затем — Таллан, где накануне утром все старые споры и свары, когда-либо вспыхивавшие в деревне, выперли наружу зловонными пузырями, будто переполненные выгребные ямы, и только три убийства как-то образумили потрясенных обывателей и остудили страсти. И наконец, Файолл, где озимые, похоже, дали самый скудный урожай на памяти селян, но мэр, копавший позади дома новый нужник, нашел сгнившие кожаные мешки, набитые золотом, так что голодать никто не будет. В Файолле никому не были знакомы толстые монеты — с женским ликом на одной стороне и орлом на другой. Морейн сказала, что такие чеканили в Манетерене.

Наконец однажды вечером, когда они сидели возле лагерного костра, Перрин решился порасспросить Морейн:

— После Джарры мне казалось… Они все были так счастливы, с этими свадьбами. Даже Белоплащники походили на шутов. В Файолле все понятно: Ранд никак не мог ничего сделать с их урожаем, колос набирал силу, когда его и близко не было, а то золото им наверняка пригодится, раз все так обернулось… Но все остальное… Тот сгоревший городок, и высохшие колодцы, и… Это — зло, Морейн. А я не верю, что Ранд — зло. Пусть вокруг него оплетается Узор, но разве Узор может быть таким злом? В этом нет никакого смысла, а все имеет какой-то смысл! Если делаешь инструмент, у которого нет назначения, работа бессмысленна, а этот инструмент — напрасная трата металла. А зачем Узору такая расточительность?

Лан искоса глянул на Перрина и исчез в темноте, отправляясь в обход. Лойал, уже растянувшийся на своих одеялах, поднял голову. Настороженные уши дрогнули.

Морейн помолчала, отогревая руки. Наконец она заговорила, глядя в огонь:

— Создатель есть добро, Перрин. Отец Лжи есть зло. Узор же Эпохи, само Кружево Эпохи, — ни то, ни другое. Узор является тем, что он есть. Колесо Времени вплетает в Узор все жизни, все поступки. Узор, что состоит лишь из одного цвета, не назовешь узором. Для Узора Эпохи добро и зло являются основой и утком.

Даже три дня спустя, под жарким послеполуденным солнцем, Перрин чувствовал холодок, который он впервые ощутил, услышав эти слова из уст Морейн. Ему хотелось верить, что Узор добр. Хотелось верить, что, когда люди творят зло, они идут наперекор Узору, искажают его. Перрину Узор представлялся великолепным и тонким произведением, работой мастера-кузнеца. От мысли, что в таком великолепии с хорошей сталью смешан чугун с медью и свинцом, а то и что похуже, и никому нет до этого дела, веяло равнодушием и холодом.

— А мне есть до этого дело, — тихо бормотал он. — О Свет, мне не все равно, вот я и тревожусь.

Морейн оглянулась на его бормотание, и Перрин умолк. Он не знал, о чем, кроме Ранда, беспокоилась Айз Седай.

Пролетело несколько минут, и впереди показался Лан. Страж приблизился к отряду и развернул своего вороного подле кобылы Морейн.

— За следующим холмом лежит Ремен, — сообщил Лан. — Похоже, день-другой событий у них было хоть отбавляй.

Уши Лойала задергались:

— Ранд?

Страж покачал головой:

— Не знаю. Может, Морейн, когда сама взглянет, сумеет сказать.

Айз Седай посмотрела на него пытливым взглядом и ускорила шаг белой кобылы.

Путники поднялись на гребень холма, и внизу перед ними открылся Ремен, протянувшийся вдоль реки. Тут Манетерендрелле разливалась более чем на полмили в ширину, и мостов не было. Но через реку медленно скользили два парома, полные народа. Паромы эти походили на баржи с выставленными по бокам длинными веслами. Еще один, почти пустой, возвращался с того берега. Чуть в стороне виднелись три длинных каменных причала, у которых выстроилось около дюжины речных торговых судов, одно- и двухмачтовых. Внушительных размеров склады из серого камня отделяли пристань от города, дома которого в большинстве своем казались сложенными из того же камня; правда, крыши щеголяли черепицей всевозможных цветов, от желтого до красного, даже лилового, и улицы разбегались во всех направлениях от центральной площади.