Стальное поколение - Александр Афанасьев

На его глазах — Самвел получил пулеметную очередь прямо в грудь и пули пробили его насквозь, как копье — паучью сеть, на спине появились кровавые дыры, и он отлетел назад. А второй брат выстрелил из своего странного автомата, запахло дымом, и пулемет замолчал. Послышались крики.

Бабаян подполз к Самвелу — он был опытным походником и врачом и мог оказывать помощь. Сорвал с кровати грязную простыню, начал рвать на бинты. Окровавленная рука Самвела вцепилась в него, пальцы были скользкими от крови.

— Не… надо…

— Молчи… — Бабаян начал перевязывать его.

— Армения… Армения…

— Заткнись.

— Ереван… какой он…

— Красивый! Ереван красивый! Очень.

— Это… хорошо…

Самвел дернулся и замолчал…

Кровь — цена, которую вы заплатите за собственное государство. Пролитая кровь — вас сплотит, у вас появится пантеон героев, у вас появится то, что нужно будет защищать любой ценой, невзирая на жертвы.

Абу — рванул советского журналиста за рукав.

— Пошли!

Бронетранспортер был выведен из строя — но со всех сторон стреляли, нападавших было больше, чем обороняющихся и они знали, что делали. У них остался РПД — старый, но дельный пулемет, и сейчас он строчил не переставая, запирая французов и армян в здании.

На лестнице с первого этажа на второй — за спешно наваленной баррикадой из мебели скрывались стрелки. Многие уже были ранены. От грохота автоматов ничего не было слышно, раскалывалась голова…

Абу — толкнул Бабаяна на пол, сам встал рядом, лихорадочно что-то делая с автоматом. На них никто не обращал внимания: надо было держаться, пока не подоспеют силы ООН — если они, конечно, рискнут вмешаться, и если группы отсечения не запрут их на узких улицах…

Кто-то, пробегая мимо, что-то сказал Абу, сунул ему в руки подсумок с магазинами, то ли трофейный, то ли еще какой. Побежал дальше… в коридоре было полно дыма — и тут все взорвалось. Все здание вздрогнуло, как после землетрясения — а потом по стенам поползли трещины…

Новенький советский УРАЛ, кабина которого была защищена кустарно сваренной в приграничной мастерской защитой, а в кузове были мешки с песком и вырезанные с подбитых бронетранспортеров листы по бокам — остановился на обочине дороги в нескольких километрах от одной из самых опасных границ в мире. Граница эта никем и ничем не прикрывалась — но смерть гуляла здесь и днем и ночью…

Водила, обернувшись, забарабанил в кабину рукояткой ТТ.

— Станция Березай, кому надо вылезай… — прокомментировал Савицкий, добавив и несколько нецензурных выражений.

Палестинцы и сирийцы полезли наружу.

Николай — спрыгнул на пересушенную солнцем землю последним, придерживая чехол с СВД. В груди — намертво сжималась пружина, делая тяжелым каждый вдох. В деле — она разожмется, и тогда можно с матом идти на пулеметы, если ничего другого не остается.

— Построились… — по-арабски приказал Савицкий.

Группа быстро построилась.

— Значит, порядок движения — двойками, как вас учили. Удаление — на предел прямой видимости. Я иду в первой двойке, ар-Рахман в последней. Разговаривать, курить — запрещаю. Все команды отдаю рукой, дублируете по цепи. Стрелять, куда попало запрещаю, кто начнет — лично задницу прострелю. Вопросы…

Вопросов не было.

— Вперед.

* * *

Какая же здесь все-таки красивая природа…

Западная Сирия — совсем не то же самое, что Восточная, на границе с Ираком. Там — сушь, грязь, невзрачные домишки и вода в бочках, к которой относятся как в священной жидкости, использую только для питья и омывания перед намазом. Здесь — близость Средиземного моря сказывалась — террасы, заросшие сорняком и еще плодоносящие, кедры, оливы, кажется еще и виноград. И воздух… похожий на горный, но как будто бы с примешанными в него благовониями. И еще, кажется, что он аж звенит от первозданной чистоты.

Николай поймал себя на мысли, что в Афгане — они не раз переодевались под духов и ждали небольшие, а иногда и большие караваны. Теперь он, советский офицер в сопровождении голимого душья — идет через границу.

Конечно — сирийцы братья, народ сделавший социалистический выбор и все такое. Но все равно — было тревожно.

Самир, поняв, что советский офицер не нуждается ни в какой помощи и вполне может сам о себе позаботиться в горах — чуть отдалился от него. У него был автомат с оптическим прицелом, и он постоянно приседал, передвигаясь как бы бросками, приседал, чтобы понять, что творится впереди, и нет ли засады. Николай шел, не расчехляя винтовку, его Скорпиона должно было хватить, если все пойдет кувырком…

Границу никто не контролировал — но с той стороны могли быть банды. Как просирийские, так и антисирийские, например, остатки фалангистов, или палестинцы Арафата, которые с большой радостью замочили бы и сирийцев и русских[138]. Да и израильтяне — а их самолеты осмеливались залетать и сюда — могли нанести удар. Сбросили бомбу — и поминай, как звали. Или артиллерия…

Двигаясь черепашьим шагом — они вышли к нужному месту уже к утру. За спинами — светало, но здесь, в разломе — еще лежала тьма…

Николай выбрал себе позицию — выше всех, на гребне. Достал винтовку, взглянул на небо — и решил, что ночной прицел уже не к месту. Армейский оптический прицел ПСО-1 имел подсветку, этого должно было хватить.

Теперь оставалось только ждать. Он готов был лежать день, ночь, а портом еще один день, чтобы не выдать себя врагу.

Самир залег много дальше, чем следовало бы второму номеру. Он знал, что должен прикрывать советского офицера — но советскому офицеру почему-то не нравилось, если рядом с ним кто-то был. Поэтому — он залег в ста пятидесяти метрах от русского со своим автоматом…

Солнце уже взошло над долиной — когда послышался кашляющий звук мотора грузовика…

Увидев машину, Николай чуть не рассмеялся. Это был «колун», Зис-157, только выкрашенный в камуфляжно-пустынный цвет, желтый с бурыми пятнами. Этой машине было не меньше тридцати лет, она наверняка повидала всякое, в том числе и войну восемьдесят второго — но все еще ездил, возил пассажиров и грузы, здесь, в этом неспокойном краю…

Колун заскрипел тормозами и остановился. Из машины выбрался безоружный араб в платке — арафатке и с пистолетом за поясом. Громко крикнул.

— Салам алейкум!

Николай держал под прицелом не его, а тент. Хотя понимал, что если это засада — то убрать их можно будет и другим способом, не подставляясь самим.