Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд

окна. Я плакал. Не от смерти и холода, а от жизни и тепла. Я плакал от того, что существует доброта. Плакал, потому что видел в тумане свет, плакал по живым в доме умершего и думал, что нельзя тратить жизнь впустую.

* * *

В церкви Юн Улав должен был произнести речь, но так рыдал, что не выдавил ни слова. Он попытался, но не смог, едва открыв рот, он принимался всхлипывать. По окончании службы мы вынесли гроб из церкви и погрузили его в катафалк. Мы сели в мамину машину и медленно проехали по деревне, мимо дома, к кладбищу на холме над фьордом, где дожидалась готовая могила. До нее мы несли гроб на плечах. Мы пели, и бескрайнее пространство вокруг удивительно откликалось на наше пение. Под нами виднелся фьорд, серый и тяжелый, на противоположном берегу отвесно уходила в воду скала, словно обернутая в тучи и туман. Священник бросил на гроб горсть земли. Из земли взят, в землю и возвратишься. Мама на миг остановилась перед могилой. Она склонила голову, и меня вновь накрыли слезы, последний приступ, потому что оттуда мы поехали в дом культуры, где все угощались горячим мясным супом, и настроение улучшилось, все осталось позади, жизнь продолжается уже без дедушки.

* * *

Вернувшись в Хюстад, я стал обзванивать организации в Бергене, где требовались альтернативщики, и меня сразу же пригласили на студенческое радио: у меня имелся двухлетний опыт работы на городском радио, так что, заехав на Рождество к маме в Йолстер, я через несколько дней явился в студенческий центр, чтобы провести свой первый день на альтернативной службе. Дверь в помещение на втором этаже, где находилось студенческое радио, газета «Студвест» и разные другие студенческие организации, была заперта, поэтому я ждал редактора внизу, расхаживал туда-сюда, читал объявления, смотрел на книги в книжном магазине «Студия», потом сел и закурил; я прождал почти час – что же случилось, неужели я перепутал день?

Редактор появился спустя полтора часа после назначенного времени.

Как, неужели это он?

Ко мне направлялся жирный длинноволосый парень в очках. На нем были джинсы, джинсовая куртка, на ногах – высокие желто-черные футбольные ботинки с резиновыми застежками, мы такие носили в детстве, пока из нас не собрали футбольную команду и не выдали нормальные бутсы. Три года назад я как-то раз побывал у него в гостях – я тогда еще напился и курил траву. Передо мной словно разверзлись ворота ада. Он – редактор? Как такое возможно?

– Привет-привет, – сказал он.

– Привет, – ответил я, – это ты редактор студенческого радио?

– А то.

– Я однажды у тебя дома напился, помнишь? Давно дело было.

– Конечно. Ты совсем тогда с катушек слетел, да?

– Я нет. А вот ты слетел!

Он тихо, заливисто рассмеялся. Смех казался его частью, окружал его точно облаком, парень смеялся почти на каждом слове. А потом вдруг посерьезнел.

– В тот вечер что-то произошло, мы и сами поняли, что перегнули палку. По-моему, мы еще пару раз напились и завязали. Пер Рогер уехал за границу, и когда вернулся, взялся за ум. А я – ну, сам видишь, где я работаю! Ну ладно, пошли, покажу тебе тут все. – В руках у него звякнула большая связка ключей.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Помещение радио находилось в самой глубине. Три письменных стола, мягкий уголок, шкафы вместо перегородок.

– Вот твой стол, – он кивнул на ближайший. – Я сижу вон там. А все остальные пользуются оставшимся. Но основная движуха в студии. Ты там был?

Я покачал головой.

– Ты в основном будешь работать там. Твоя главная обязанность – забивать названия архивных пластинок в компьютер.

– Серьезно? – спросил я.

Он расхохотался.

– Еще архивировать расписание программ. Документы по авторским правам. Вести учет бобин. Если будет время, можно перекидывать их на цифровые аудиокассеты. Варить кофе. Покупать кофе. Так, что еще? Ходить на почту. Почты у нас целая куча. Ха-ха-ха! Итак, есть у нас что-нибудь скучнее? Наверное, вести протокол на планерках? Прибираться в студии. Пылесосить. Ксерить флаерсы. Ксерить документы для планерок. Мы так рады, что у нас тут появился альтернативщик, что аж не верится. Ты – на самой нижней ступеньке иерархии. Ты будешь вместо собаки! Вот твои должностные обязанности – быть вместо собаки! Будешь, как собака, исполнять все мои указания. Тут все зависит от меня. – Он улыбнулся, я улыбнулся в ответ.

– Ладно, – согласился я, – с чего начинать?

– Все начинается с кофе. Сваришь, или как?

Я занялся кофе – сходил в туалет за водой, насыпал в фильтр кофе и включил кофеварку, пока Гауте работал. Кроме нас двоих в редакции никого не было. Я сел за свой стол, посмотрел, что там в ящиках, обошел кабинет, изучая содержимое шкафов, выглянул в окно – оно выходило в парк, где деревья тянули к небу черные ветки. Когда кофе сварился, я налил две чашки и поставил одну перед Гауте.

– Чем занят? – спросил я.

– «Вольфенштейном», – ответил он.

– «Вольфенштейном»?

– Ага. Действие происходит в бункере Гитлера. Задача – подняться вверх по этажам. Сам хозяин на верхнем этаже. Но повсюду нацисты, так что это непросто. И чем выше поднимаешься, тем сложнее.

Я встал у него за спиной.

Снизу на экране двигалось из стороны в сторону дуло ручного пулемета. Впереди виднелся лифт. Внезапно дверь распахнулась, и из нее высыпали одетые в белое солдаты.

– Опаньки, – обронил Гауте.

Они заметили «его», раздались выстрелы, солдаты стояли за углом, парочка свалилась на пол, но затем приехал еще один лифт с солдатами, Гауте ранили, и экран окрасился кровью.

Было неприятно, потому что коридор, заполненный солдатами, ты видел словно вживую, и я подумал, что смерть как раз такова: глаза заливает кровью, game over.

– Я в нее раньше пару раз только играл, – сказал он, – на твоем компьютере она тоже установлена. И еще Doom. – Он потянулся. – Ну что, сворачиваемся на сегодня?

Я посмотрел на него:

– Предполагается, что мой рабочий день составляет восемь часов. К этому очень внимательно относятся. Мне надо всякие отчеты писать и прочую лабуду, а ты должен будешь подписывать.

– Кому надо? Я тут больше никого не вижу.

– Ну ладно, – сказал я, – но, может, хоть кофе допьем?

Позже выяснилось, что в случае с Гауте внешность обманчива. Мне он показался халтурщиком, лоботрясом и прогульщиком, но я ошибся. Амбициозный, он фонтанировал идеями о том, как улучшить радио, и за время моей работы там успел провести реорганизацию, так что оно стало более профессиональным как в плане подбора музыки, так и с