Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости - Мэри Стюарт

Никто не появился. День тянулся спокойно и тихо, были слышны лишь еле доносившиеся крики морских птиц да тоскливый свист ржанки. Сев за кухонный стол, я уставилась на слепую белую пелену. И медленно, подобно чистому ключу, пробивающемуся из-под земли, поэма стала рождаться на свет, постепенно затопляя меня, будто водный поток, а слова, словно несомые рекой коряги, одно за другим возникали у меня в голове. Подобное ощущение — самое прекрасное из существующих на свете. Рассуждать о вдохновении легко, но только в подобных случаях можно четко осознать, что оно собой представляет — сгусток всех знаний и представлений о красоте и любви. Как огонь нуждается в воздухе, чтобы гореть, так и поэме требуется своего рода горючее, наимощнейшим из которого является любовь.

Когда я наконец оторвала взгляд от бумаги, ближайшие скалы освещало полуденное солнце, а морские волны легко пенились. Прилив был наикротчайшим. Горизонт все еще оставался невидимым, но над покрывавшей его полосой тумана небо было ясным, вселяя тем самым надежду, что вечер предстоит чудесный. Вечер и морской ветерок. Орляк по краям дороги колыхался, на гвоздику время от времени падала тень от облаков. Плевать на мошку, лучше шагать вперед по тропе, пересекающей вересковую пустошь. Выпью чая, думала я, откладывая в сторону бумагу, и схожу на почту позвонить Криспину.

Трубку взяла невестка. Когда она разговаривала со мной, ее голос — не знаю, специально или нет — становился раздраженным и обиженным. Извини, но Криспина нет. Нет, она не знает, когда он будет дома. Она никогда этого не знала. Его поезд? Ну, кажется, он хотел повидать кого-то в Глазго, поэтому решил воспользоваться случаем. Он заказал себе билет на завтрашнюю ночь и приедет в Обан в пятницу. Таким образом, как она предполагает, на паром он сядет следующим утром, то есть в субботу. Меня это устраивает?

— Конечно. Правда, я надеялась, что он успеет на завтрашний паром, но в субботу тоже хорошо. Тогда у меня будет возможность разузнать все поточнее. Рут, будь добра, запиши для него следующее. У тебя есть поблизости ручка? Так, паром до Колла и Тайри… К-о-л-л и Т-а-й-р-и… Да, это два острова из Гебридских, Криспин знает. Паром отходит в шесть утра, поэтому на борту надо находиться уже в половине шестого. Я останавливалась в отеле «Коламба», который как раз рядом с пристанью. Я забронирую ему номер на пятницу. Ой, и скажи ему, что Мойла — очень маленькая, поэтому паром не может пришвартоваться, таким образом, до берега ему придется добираться на лодке. Встречать паром я не стану, он приходит в восемь утра, но я договорюсь о транспорте. Все записала?

— Да. Но не будет ли лучше, если я попрошу его тебе перезвонить, когда он придет?

Я рассмеялась:

— Это трудно. Здесь всего лишь один общественный телефон, на почте; мало того, чтобы до него добраться, надо пройти две мили. Но я дам тебе номер… — я продиктовала, — и, если он захочет оставить мне сообщение, миссис Макдугал его примет.

— Миссис Макдугал. Хорошо. — Теперь ее голос стал деловым и равнодушным: жена врача записывает очередное сообщение. Затем она снова заговорила, как прежде: — Роза, на что же это похоже? Две мили до телефона? И тебе приходится ходить пешком? Да, создается впечатление, что это место как раз для Криспина.

— Именно. Ему здесь понравится. Тут так красиво, — и совершенно искренне добавила: — Может, ты тоже приедешь, Рут? Домик маловат, но чудесный, а какая вокруг красота!

— Но что вы собираетесь там делать?

— Ничего.

Ничего — благословенное состояние для постоянно работающего Криспина, да и для меня после экзаменационной суматохи и конца учебного года.

— Что касается меня, — сказала моя невестка, которая, в чем я не сомневаюсь, никогда не хочет никого обидеть, — я просто не в состоянии пребывать в праздности. В сентябре я еду в Маракеш. Восхитительный отель, масса солнца, большие магазины.

— Замечательно. Доставь себе удовольствие. Мне пора, Рут. Позвоню вечером в четверг. До свидания.

— До свидания.

И она повесила трубку.

Миссис Макдугал была на кухне. Она вынимала из печи каравай хлеба. Я заплатила ей за разговор, и мы чуточку поболтали. Я ответила на расспросы о коттедже и сообщила ей о том, что ожидаю брата и что он, возможно, позвонит.

— Наверное, я каждый день стану приходить к вам, и, если он действительно приедет в субботу, можно будет попросить Арчи отвезти его багаж в коттедж?

— Да, он все равно будет здесь. Он всегда встречает лодку. Товары переносит. Хорошо, что ваш брат приедет, будем надеяться на лучшее. А то я слышала по радио, что погода вот-вот испортится.

— Правда? Сильно испортится? А паром сможет подойти?

— Для такого погода должна уж совсем испортиться. Не бойтесь, доберется ваш брат. Только вот что… если буря и впрямь разразится… коттедж так сильно продувает.

— Я задраю люки, — ответила я.

Она засмеялась, и мы еще несколько минут поболтали. Когда я уходила, в кармане у меня лежала бутылка средства от мошки, а в руках — каравай еще теплого свежего хлеба в полиэтиленовом пакете. Хлеб мне подарили. Оказывается, местные жители очень дружелюбны.

Я медленно шла по дороге и через некоторое время обнаружила, что шагаю навстречу необыкновенной красоты заходу солнца. Подобное сияние золотого и алого я и прежде видела, но теперь эти краски пробивались сквозь низкие облака, а вслед за ними струилась нежная, прозрачная зелень, перетекавшая в желтизну лимонного оттенка, которая брала свои истоки с сумрачного серого неба в вышине.

Я остановилась и стала смотреть по сторонам. Крохотное озерцо справа окружали крутые берега, поросшие тростником, мхом и тимьяном. В гладкой, словно зеркало, воде отражались все переливы неба. Что-то где-то метнулось, и сверкающий мир покрылся рябью: по воде, будто черная тень по сияющей глади, проскользнула птица. Утка? Нет, слишком большая. Нырок? Очень может быть. Я их никогда не видела, но Криспин мне о них рассказывал и, насколько мне было известно, мечтал встретить в этих местах хотя бы одного. Утка ли, нырок, птица нырнула и, хотя я ждала очень долго, так и не вынырнула. Я пошла дальше вниз по холму к коттеджу, который уже олицетворял для меня дом.

В Нагорье июньские ночи не бывают по-настоящему темными. И долгими светлыми ночами птицы так и не перестают петь и летать. Вечером перед сном я снова вышла наружу — поглядеть на звезды. В городе, да и повсюду, где мне приходилось жить, небо уродуют ночные фонари и свет города. Но здесь, в сером, будто олово, воздухе звезды сверкали так близко, их было так много, словно маргариток на лугу. Я нашла Большую Медведицу, Орион и Плеяды, ну и, разумеется, длинный изумительный Млечный Путь. Правда, на этом мои познания в астрономии ограничивались. Единственное, в чем я была уверена наверняка, — это то, что погода менялась. Поднимался ветер, и даже здесь звезды стали меркнуть от надвигающейся тьмы. Приглушенные крики морских птиц, казалось, тоже изменились. Тихо бормотало море. Начало холодать, и в воздухе запахло дождем.