Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки - Роберт Сапольски

Работы на эту тему, начиная со статей Кэлхуна, пестрели самыми красочными выражениями. Суховатое «жизнь в условиях высокой плотности» заменили на «скученность толпы». Агрессивные самцы описывались как «исступленные», агрессивные самки стали «амазонками». Крысы-жители «крысиных трущоб» вырастали «социальными отщепенцами», «аутистами» или «малолетними преступниками». Один из специалистов по поведению крыс, Алан Стерлинг Паркс, написал про кэлхуновых подопечных, что они «дрянные матери, гомосексуалы и зомби» (правда ведь, в 1950-х гг. такое трио только и дожидалось приглашения на званый ужин?){507}

Исследование Кэлхуна стало широко известно, его изучали психологи, архитекторы и градостроители; было затребовано около миллиона репринтов его первой публикации в Scientific American; социологи, журналисты и политики напрямую сравнивали жителей того или иного микрорайона с крысами Кэлхуна. Будто специально для бурных 1960-х до всех и до каждого докатилось эхо того исследования: бедные кварталы порождают насилие, патологию и антисоциальное поведение. С крысами Кэлхуна все было гораздо сложнее (чего он не стал подчеркивать в публикациях для общественности). Сами по себе условия высокой скученности не делают крыс более агрессивными. Это агрессивные крысы становятся еще агрессивнее в таких условиях. (Что звучит в унисон с уже известными нам фактами – ни тестостерон, ни алкоголь, ни средства массовой информации не усиливают агрессию. Они лишь повышают восприимчивость агрессивных людей к связанным с ней социальным триггерам). И наоборот, толпа принуждает спокойных людей вести себя еще более скромно. Иначе говоря, усиливаются уже существующие личные склонности.

Выводы Кэлхуна – ошибочные, кстати, – никак нельзя переносить на людей. В некоторых городах вроде Чикаго 1970-х гг. высокая плотность в конкретном районе действительно приводила к повышению там уровня насилия. Тем не менее в ряде городов с наибольшей плотностью населения – Гонконге, Сингапуре и Токио – уровень насилия минимальный. Жизнь в условиях высокой плотности не есть синоним агрессии ни у крыс, ни у людей.

В предыдущих абзацах мы немного познакомились с последствиями жизни большого количества людей в тесном соседстве друг с другом. А что получится, если соседствуют совсем разные люди? Многоликость. Разнообразие. Смешение. Мозаичность.

На ум приходят два сюжета.

И вот что удивительно: бывает и то и другое; в последней главе мы обсудим, какие условия в обстановке межгруппового контакта с большей вероятностью приведут к одному сюжету, а какие – к другому. На данный момент нас интересует неоднородность в расселении людей в пространстве. Представьте себе регион, в котором поселились выходцы из неких Элбонии и Керплакистана, две враждебные группы, одинаковые по количеству людей. Пусть в первом предельном случае территория поделена пополам и каждая группа занимает свою половину, так что между ними проходит одна-единственная граница. Во втором предельном случае картинка расселения напоминает шахматную доску, где соседние клеточки населены людьми разных национальностей, – скажем, на каждой белой живет по одному элбонцу, а на каждой черной – по керплаку, так что получается огромное количество границ между ними.

Интуиция подсказывает, что в обоих случаях конфликт маловероятен. В ситуации максимального разделения каждая группа обладает достаточной численностью, чтобы обеспечить местный суверенитет, а общая длина границы минимизирует межгрупповое «трение боками». Сюжет максимального перемешивания не дает возможности ни одной из групп создать достаточно большую общность и, соответственно, позволить своим членам ощутить с ней самоидентификацию, чтобы провозгласить ее главенство: как-то глупо в своей клеточке выгораживать место для флага и провозглашать свой квадратный метр Элбонской Империей или Республикой Керплакистан.

Но в реальном мире таких предельных случаев не бывает, каждая из возможных ситуаций попадает плюс-минус на середину спектра вариантов с сильно колеблющимися размерами «этнического участка». Влияет ли размер участка, а следовательно, и длина границ на взаимоотношения между группами?

Именно этот вопрос обсуждался в публикации, подготовленной организацией с серьезным названием Институт сложных систем Новой Англии, расположенной через квартал от МТИ{508}. Для начала авторы построили модель перемешивания элбонцев и керплаков, в которой каждый человек представлен одним пикселем (точкой) на сетке координат. В начальной позиции точки распределялись по сетке случайным образом. Пикселям придавалась некоторая возможность передвижения плюс задавалась тенденция соединяться с другими точками своего типа. В процессе самопроизвольной сортировки происходило нечто любопытное – складывались острова и полуострова элбонцев в море керплаков, и наоборот. То есть создавались ситуации, изобилующие, как подсказывает интуиция, потенциальными конфликтами. Продолжение процесса самосортировки приводило к уменьшению количества этнических островов. На промежуточном этапе – с максимальным количеством островов и полуостровов – очевидно оказывалось наибольшим и число людей, живущих внутри любого из анклавов[272].

Затем авторы взяли эмпирические данные за 1990 г. по Балканскому региону, а именно по бывшей Югославии. Это был период прямо перед началом самой ужасной после Второй мировой войны бойни, развязанной сербами, боснийцами и албанцами, когда весь мир узнал о существовании городка Сребреница и людях, подобных Слободану Милошевичу. Применив тот же самый анализ и приняв диапазон диаметров этнического острова примерно от 20 до 60 км, ученые теоретически указали места возникновения возможных конфликтов; поразительно, но они совпали с районами основных боев и массовых убийств в той войне.