ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Львович Быков

нем не было ничего хазарского — лысый, круглый, весь белесый, идеальный для нелегальной работы здесь; таким, вероятно, и следует быть настоящему разведчику — чужой всем, в том числе своим. Женька охотней поверила бы, что он варяжский нелегал в хазарском стане.

— Прогулялись? — спросил он, как показалось ей, со скрытым ехидством.

— Да, гуляю. Сна ни в одном глазу. — В армии каганата, в отличие от варяжской, не было всех этих штучек с так называемой «воинской вежливостью»: капитан вроде нее мог разговаривать с высшим офицерством запросто.

— Дело, дело. Мне вот тоже не спится. Литературку почитываю, — он показал ей обложку сборника афанасьевских сказок.

— Не скучно?

— Что вы, удивительное чтение. Ничего не знаю откровеннее местных сказок. Вы хоть в детстве-то читали их?

— Читала, но не любила. Мне Толкин больше нравился.

— Отравленное поколение. Я бы вам хоть как комиссару посоветовал ознакомиться — вы же гораздо лучше будете понимать, с кем имеете дело. Безнадежный народец, скажу вам.

— Ну, это не народец безнадежный. Это условия такие. Варяжская оккупация сковала инициативу, а мы разбудим.

— Да? И много уже разбудили?

— Порядочно, — сухо сказала она. — Люди хотят работать. Верят, что результаты их труда теперь не будут от них отчуждаться. Кстати, вы лучше меня должны знать, что сказки Афанасьева — грубейшая фальшивка.

— В самом деле? — Гурион, казалось, заинтересовался. — Кто же ее изготовил?

— Афанасьев, как вам известно, работал по личному поручению царя и организовывал все экспедиции на деньги варяжского правительства. Подлинный хазарский фольклор был под строжайшим запретом. И в этих настоящих сказках — если вы их читали — главными чертами героев выступает как раз инициативность и ненависть к угнетателям. К попам, к военачальникам…

— Как же, как же. «Русские заветные сказки». Вы это имеете в виду?

— И это тоже, хотя Афанасьев записал только самую непристойную их часть. Прочее опубликовано только в Каганате.

— А, ну да. Это я читал, конечно. «Хазарские сказания». Женя, вы меня простите за вопрос, — он снял очки и, не глядя на нее, стал протирать их, — вы давно в ЖД?

— С шестнадцати лет.

— И вы что же, действительно полагаете, что мы с вами и есть истинное население данной страны?

— Никогда не сомневалась в этом. Я тут родилась. — Она не понимала, к чему он ведет, и демонстрировала весь набор правоверных убеждений, обязательных для комиссара.

— Дело, дело, — повторил Гурион любимое бессмысленное выражение. — Я вас на твердокаменность не проверяю, не подумайте. Просто есть такая чрезвычайно распространенная ересь. И я отлично знаю, где ее корни. Ересь эта сводится к тому, что варяги и хазары — в равной степени угнетатели. А здесь якобы живет прекрасный народ, которому что наша цивилизация, что варяжская — в равной степени враждебное, чуждое угнетение. Слыхали?

— Слыхала.

— От кого? — цепко спросил Гурион.

А вот интересно, мелькнуло у Женьки в голове: скажу-ка я ему, что от Волохова, командира варяжской летучей гвардии, только что, в бане, лежа с ним на досках буквально без всего. Интересно, как он отреагирует. Никак он не отреагирует, чудь белоглазая.

— Ну, это не новое учение, — сказала она суше прежнего. — В каганате многие занимались такими играми…

— Да, да, — кивнул Гурион. — Я, вы знаете, давно уже здесь, но кое-какие публикации до меня доходили. В каганате в последнее время развелось слишком много свободных дискуссий. Это сильно снижает боеспособность, вы не находите?

— Я нахожу, что вы меня в чем-то подозреваете, полковник, и предпочитаю играть в открытую, — сказала Женька, закуривая. — Чувствую себя, понимаете, как в дурном варяжском боевике. Спросите меня еще, чту ли я Тору и как отношусь к христианству. Если у вас на мой счет какие-то подозрения, доложите контрразведке, и пусть меня допрашивают официально. А все эти прощупывания…

— Бог с вами, Женя, никто вас не прощупывает, — широко улыбаясь, сказал Гурион. — Еще чего придумали. Применительно к вам само слово «прощупывать» звучит ужасной двусмысленностью, — он гнусно захихикал, но Женька чувствовала, что и это он делает понарошку, что ему совершенно не до шуточек и шутит он их только ради непонятной покамест маскировки. — Мне надо понять ваше мировоззрение, потому что от этого зависит исключительно ответственное задание. Исключительно. Я не могу рисковать людьми. Если у вас нет настоящей веры, вы и сами погибнете, и дела не сделаете. И я должен четко понимать — как вы, например, относитесь к мнению, будто каганату повредила толерантность? Может, в самом деле не надо бы следовать принципам, которые мы навязываем другим? Вы же отлично знаете, что нас в этом упрекают.

— Да, знаю. Нас в этом упрекают столько, сколько мы вообще существуем. И не только нас — если помните, любого проповедника прежде всего ругают за то, что он не следует собственному учению.

— Это-то меня и занимает. Вам не кажется, что боевому духу каганата сильно повредили все эти дискуссии? Надо ли оставлять территории, вторгаться в Россию, изгонять варяжство?

— Ни одна дискуссия ничему не вредит, — устало сказала Женька. — Если хотите, я могу вам еще раз повторить все эти прописи. В троянской войне победили ахейцы — потому что они не запрещали своим воинам оплакивать павших товарищей. Троянцы запретили и на этом проиграли — им казалось, что от этого страдает боевой дух. Любые запретители вредят боевому духу больше, чем дюжина дискуссий, это азбука демократии…

— Ага, — кивнул Гурион. — Очень рад это слышать. Мне кажется, Женя, что вы лучший комиссар, кого я видел с начала вторжения. Или вы предпочитаете слово «Миссия»?

— Я предпочитаю слово «Миссия», — вяло ответила Женька.

— Ожидание Миссии, да. Тоже красиво. Женя, я тоже предпочитаю играть с открытыми картами. К сожалению, мы столкнулись с прямой изменой.

Женька вздрогнула.

— Не бойтесь, речь не о вас, — очень спокойно сказал Гурион. — Ваш случай не имеет с изменой ничего общего.

— Какой мой случай?

— Мы же играем в открытую, — пожал плечами Гурион. — Если вы любите мужчину, это ваши личные проблемы и никак не сказывается на боеготовности. Наша армия тем и отличается, что не запрещает солдатам быть людьми, вы сами это только что сказали. Восстал Жадруновский гарнизон. Солдаты кричат, что им надоела война и что они не подписывались быть оккупантами. Я не знаю, кто разлагает войска, но уверен, что это не варяги. У варягов хитрости не хватит. Это свои, Женя, только свои. Из тех мразей, которые уже и в каганате заняли капитулянтские позиции. Очень трудно воевать на два фронта, Женя, но у нас никогда не было борьбы с инакомыслием. Поэтому-то мы не расстреливаем Жадруновский гарнизон, хотя могли