Перуновы дети - Юлия Гнатюк

– Сколько времени ехать от Ахена до Брюсселя? – уточнил он у проводника.

– Пятьдесят минут, – ответил тот.

Внутреннее волнение охватило Чумакова. Подумать только! Всего пятьдесят минут будет отделять его от «той жизни». Ничего не стоит доплатить за билет и…

Вся цепочка произошедших за последнее время событий неожиданно соединилась, вспыхнув в мозгу подобно разноцветной ёлочной гирлянде.

Безуспешные попытки выехать за границу, а потом: не только виза, но и неправдоподобно сговорчивый чиновник немецкой таможни, и лояльные пограничники, пропустившие львовский автобус без визы и «зелёной карты», «продвинутый» попутчик Саша и серый «мерседес», затем: польский немец, вопреки местным традициям довезший до Берлина и купивший билет в метро. В этой цепочке не хватает последнего звена: поездки в Брюссель, где «случайно» встретится кто-то из бывших агентов…

Слишком много случайностей в одном ряду. Что это – спланированная акция или поразительный результат «колдовских» способностей, пробудившихся в нём после ранения и знакомства с древней книгой волхвов? Как бы там ни было, следует помнить о незыблемых законах разведки, так что при всём желании Брюссель пока придётся отставить.

В купе, извинившись, вошёл пассажир. Крепкий чуть седоватый мужчина оказался очень общительным и разговорчивым. Узнав, что перед ним иностранец, мужчина с энтузиазмом начал рассказывать о немецких порядках, дисконтных картах, проездных билетах, упомянув, между прочим, что в недавнем прошлом он лётчик-истребитель, а теперь ищет работу. Летал в небе Испании, Канады, Италии…

«Ну, ребята, вы уже меня достали! Может, ещё дощечку на грудь повесишь: „обладаю военными секретами, продам недорого в хорошие руки“» – про себя выругался Чумаков, но внешне ничем не проявил своей досады. Оставаясь по-прежнему любезным, он мягко ушёл от разговоров об авиабазах НАТО и типах истребителей и в который раз принялся излагать цель своей поездки в Ахен.

Поезд остановился. Подхватив сумку и выйдя на перрон, Вячеслав Михайлович сразу увидел маленькую женщину в шляпке с книгой, которую она держала так, чтобы хорошо было видно название.

Женщина была вся такая аккуратная, светлая, почти невесомая, что походила на фею, вышедшую на пенсию.

– Фрау Миролюбова? Здравствуйте! Я Вячеслав. – Чумаков поцеловал маленькой женщине руку, извиняясь, что не очень хорошо говорит по-немецки.

– Здаффствуйте! – по-русски с сильным акцентом сказала она.

Обмениваясь первыми фразами, они пошли по стеклянному переходу. Чумаков придерживал под локоть фрау Миролюбову, которая опиралась на палочку.

На привокзальной площади Чумаков огляделся. Типичный среднеевропейский город: вокзал, органично соединяющий каменные фрагменты постройки с современной стеклобетонной конструкцией; чистенькие неширокие улицы, мощенные булыжником; дома с черепичными островерхими крышами; кафе, пивбары; дисциплинированные пешеходы, терпеливо ожидающие на перекрёстках зелёный свет. Машины с жёлтыми голландскими, бело-красными бельгийскими и бело-голубыми немецкими номерами, ведь Ахен – город трёх границ.

Дойдя до автобусной остановки, фрау Миролюбова опустилась отдохнуть на скамеечку возле скульптурной группы лошадей. Ей, очевидно, было трудно ходить.

– Артрит, – пояснила она, – нога причиняет боль, и я медленно хожу, из-за чего приходится терять много времени. Это не жалоба! – предостерегающе подняла она палец. – Просто я объясняю вам ситуацию…

Подошедший автобус повёз их мимо старинных замшелых готических соборов и домов, в основном ещё довоенной постройки.

Минут через десять езды – фрау жила в самом центре – они вышли и оказались у одного из таких же старых пятиэтажных домов с кованой дверью-решёткой входа. Слева находился блок с кнопками квартир и фамилиями жильцов, а также встроенный микрофон с динамиком для вызова хозяев.

Фрау Миролюбова достала большой длинный ключ и отворила дверь-решётку, а вторым ключом – поменьше – открыла следующую деревянную дверь. С площадки вверх вела деревянная же лестница, крашенная в красный цвет.

Чумаков хотел помочь «бабушке» одолеть ступени, но она решительно отклонила помощь:

– Нет, благодарю, я сама!

И стала подниматься, держась за перила и опираясь на свою палочку. Добравшись до третьего этажа и прочитав в глазах Чумакова недоумение, она пояснила:

– Если я сейчас привыкну к вашей помощи, то потом, когда вновь останусь одна, мне будет ещё тяжелее…

Эти слова вызвали у Чумакова чувство глубокого уважения к женщине, привыкшей уже много лет жить одной и рассчитывать только на свои силы.

Белая дверь с надписью фамилии хозяйки распахнулась, и Чумаков, переступив порог, оказался в двухкомнатной квартире с высокими потолками, крохотной кухней, коридором и совмещённым санузлом.

Проведя гостя в кабинет и предложив оставить здесь вещи, фрау Миролюбова удалилась в свою комнату переодеваться.

Вячеслав Михайлович окинул взором кабинет. Большое окно с жалюзи выходило на крохотный дворик. У окна стоял обширный письменный стол, весь занятый книгами и двумя старинными печатными машинками. Справа – шкаф для одежды, старый, как и прочая мебель, слева – кровать, покрытая синим мохнатым покрывалом. Между кроватью и спинкой что-то, обитое той же тканью. На первый взгляд это нечто походило на спинку от дивана. Наверное, чтобы спящему на кровати было не холодно от стены, решил Чумаков.

Над кроватью висела картина, писанная маслом, «Пастушок в Альпах», изображавшая молоденького юношу с палкой рядом с белыми овцами. Далее – шкаф с книгами, ещё один стеклянный шкаф, доверху набитый папками с надписями на французском, и огромный старый чемодан, поставленный на попа.

Вошла уже переодетая фрау Миролюбова.

– Вятщеслафф… как ваше отчество?

– Михайлович, но можно просто по имени.

– О нет, – возразила хозяйка, – мне нравится русский обычай называть людей по имени-отчеству, это ведь память о родителях, жаль, что у нас так не принято. Моё имя Иоганна, по-французски Жанна, но знакомые – из славян – называют меня Галина Францевна…

– Хорошо! – обрадовался Чумаков. Ему тоже не очень нравилось официальное «фрау» или «мадам», а Галина Францевна – родное, привычное и, главное, было приятно хозяйке.

– Я сейчас приготовлю на стол, – сообщила она.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, я не голоден, – пробовал возразить Чумаков.

Но в этом доме уважение к русским обычаям распространялось не только на отчество.

– Только, простите, я совсем не умею готовить, – заизвинялась хозяйка. – Это Юра прекрасно готовил разные русские блюда: борщ, блины, котлеты, а я просто – осёл на кухне! – последнюю фразу она произнесла по-русски.

Чумаков даже растерялся от столь суровой самооценки, а Галина Францевна повторила уже на немецком: «Йа, йа, эзель ауф дер кюхе…»