Ахматова и Цветаева - Марина Цветаева

16-го июня 1918 г.

Антокольский о теософских, беатриченских, ясновидящих – непременно девических! – шеях:

«Такое впечатление, что они ее из лейки поливают».

* * *

Аский о Н: «Он – гётеянец. Т. е. – нет – я неверно сказал, я хочу сказать, что к нему по ночам является пудель или Mater Dolorosa»[133].

* * *

– В Польше есть почетная должность сторожа могилы Костюшко.

* * *

4-го июля 1918 г.

Аля: – «М! Что такое – бездна?»

Я: – «Без дна».

Аля: – «Значит, небо – единственная бездна, потому что только оно одно и есть без дна».

* * *

– «Марина! Неужели ты все эти стихи написала? Мне даже не верится – так прекрасно!»

* * *

6-го июля 1918 г.

«– Марина! Мы с тобою в разряженных именах: Ариадна – Марина».

* * *

Н (о подвиге):

– Самоуничижение – такой же инстинкт, как самосохранение.

* * *

Разница между мной (ребенком) и Алей:

– У Али восторг к своему (своей породе в мире) перевешивает сильное отвращение к чужому.

У меня – наоборот. (Было и есть).

* * *

Аля (пропустив, по свойственной ей медлительности, шарманщика):

– Марина! Я не особенно жалею, когда пропускаю какую-нибудь радость, а когда горе – жалею. Я только одного горя бы не жалела: видеть черта.

* * *

Аля:

– «Марина! –

С какой стороны – страна старины?» (В Кремле).

«Марина! Как старый лев лучше, чем старая женщина!»

* * *

Глядя в небо:

– «Марина! Как голубизна загребает белизну!»

* * *

– «Марина! Голова у меня тяжелая, как у памятника, только не на вес».

17-го июля 1918 г.

Хаос, взятый на учет.

* * *

Беззащитность рукописи (я).

* * *

30-го июля 1918 г.

Аля: – «Марина! Если бы твое кресло не было мягкое, оно было бы настоящее жесткое кресло».

* * *

Александр Македонский, разрубая Гордиев узел, просто груб.

* * *

Лунная ночь в городе всегда готична.

* * *

Саламандра не огненна, она – огнеупорна. Какой безумный холод, чтобы жить в огне!

* * *

31-го июля 1918 г.

– «Мама! Я не могу спать! У меня такие острые думы!

– Марина! Мне кажется – нет людей духа. Не духа, когда дышишь, а того, другого. Ты меня понимаешь?»

* * *

1-го августа 1918 г.

– «Где дыра, а сквозь дыру – синее небо, там – Италия». (Н)

* * *

Аля: – «Марина! Когда ты пишешь – ты только водишь рукой, а пишет – душа».

* * *

Аля, о видении ангела: лицо неяркое, как луна, а глаза нарисованные, а внутри – точно простокваша.

* * *

«У меня горе тяжелое, как железо, как бомба».

* * *

– Воспоминание: этим летом я как-то после купанья сидела на песке. Подошла огромная белая лохматая собака и села рядом. И вот, Надя: «Чтой-то, барыня, странно на вас глядеть: на одного-то слишком много надето, а у другого – чего-то не хватает».

(Много шерсти у пса, отсутствие одежды – у меня).

* * *

Два источника гениальности женщины: 1) её любовь к кому-нибудь (взаимная или нет – все равно), 2) чужая нелюбовь.

* * *

Бездарна женщина: когда не любит (никого), когда ее любит тот, кого она не любит.

* * *

Когда нет мужчин, я о них никогда не думаю, как будто их никогда и не было.

* * *

21-го августа 1918 г.

Еда иногда пахнет совсем не едой: приключением, грустью (запах кухни большого отеля).

* * *

Аля: – «Марина! Я хотела бы написать книгу про все. Только я бы не хотела ее продавать, я бы хотела, чтобы она у нас осталась, чтобы ее могли читать только родные: душевно-родные и другие»…

* * *

Марина! А у тебя иногда дикие глаза: в них степи, ночь…

* * *

На днях разбился верхний свет в столовой. Стекла вдребезги, кирпичи, штукатурка, звон. Мы с Алей еле спаслись. Аля, в слезах: – «Марина! я жалею книги!»

– «Какие книги?»

– «Ведь дом рушится!»

* * *

– «Да! И если ты через 10 минут не будешь готова, я тебя не возьму ни гулять, ни в Кремль, и не дам тебе чаю!»

– «А я тогда буду жить как святые! И буду писать 8 страниц в день!»

(В реплике – ни самолюбия, ни самомнения, ни смирения – сразу сжилась).

* * *

Я – le contre – coup du fait[134].

* * *

Мужчины и женщины мне – не равно близки, равно – чужды. Я так же могу сказать: «вы, женщины», как: «вы, мужчины». Говоря: «мы – женщины», всегда немножко преувеличиваю, веселюсь, играю.

* * *

Июльское солнце я чувствую черным.

* * *

Аля, 27-го августа 1918 г., в кухне, за ужином – ко мне и Наде:

«Вы тут все про дворников говорите, а я думаю про свою серебряную страну».

* * *

Из письма:

Нас делят, дружочек, не вещи высокого порядка, а быт. Согласитесь, что не может быть одинаковое видение от жизни у человека, кый весь день кружится среди кошелок, кухонных полотенец, простонародных лиц, вскипевшего или не вскипевшего молока и человека, в полном чистосердечии никогда не видавшего сырой моркови.

Женщине, если она человек, мужчина нужен, как роскошь, – очень, очень иногда. Книги, дом, забота о детях, радости от детей, одинокие прогулки, часы горечи, часы восторга, – что тут делать мужчине?

У женщины, вне мужчины, целых два моря: быт и собственная душа.

* * *

Я абсолютно déclassée[135]. По внешнему виду – кто́ я? 6 ч. утра. Зеленое, в три пелерины, пальто, стянутое широченным нелакированным поясом (городских училищ). Темно-зеленая, самодельная, вроде клобука, шапочка, короткие волосы.