История сионизма - Уолтер Лакер

массовая колонизация. Решение финансовых проблем — национальный заем. Эти четыре принципа невозможно реализовать без международной санкции. Следовательно, самая насущная задача — новая политическая кампания и милитаризация еврейской молодежи в Эрец-Израиле и в диаспоре»[484].

НОВАЯ ПАРТИЯ

Не прошло и года со дня выхода Жаботинского из Исполнительного комитета сионистской организации, как он уже снова окунулся в самую гущу политических событий. Несмотря на все недостатки, Жаботинский был способен быстро справиться с любым личным разочарованием. В то время в рядах сионистов воцарилось всеобщее недовольство, что было на руку Жаботинскому. Местные сионистские активисты везде встречали его с энтузиазмом. Первыми его помощниками стали старые товарищи — русские сионисты в эмиграции. В Петрограде в мае 1917 г. была основана группа «легионеров»; двое из них — Меир Гроссман и Иосиф Шехтман — в будущем стали главными сторонниками Жаботинского. Поэтому неудивительно, что в 1924 г. журнал «Рассвет» оказался в руках Жаботинского и его ближайших соратников (Юлиус Бруцкус, И. Клинов, И. Тривус). В марте 1924 г. в Берлине был открыт небольшой штаб для координации деятельности кружков, которые открыли последователи Жаботинского в разных странах. В сентябре 1924 г. Жаботинский писал другу, что таких кружков по всему миру насчитывается уже пятьдесят — от Канады до Харбина (Маньчжурия). Но, в лучшем случае, это была просто свободная ассоциация без организационного центра.

И только в апреле 1925 г. на первой конференции «Зогар» (сионизма-ревизионизма) был предпринят первый шаг к созданию партии. Эта конференция, проводившаяся в «Таверн дю Пантеон» в центре Латинского квартала, приняла упомянутое выше положение о том, что единственная допустимая трактовка термина «национальный дом» — это постепенная трансформация Палестины в суверенное государство под эгидой еврейского большинства. Участники конференции с возмущением отвергли план Вейцмана о расширении Еврейского Агентства и включении в него лиц, не входящих в сионистскую организацию. Все члены исполнительного комитета Еврейского Агентства должны избираться на сионистском конгрессе и нести ответственность перед конгрессом. Ревизионисты не желали предоставлять посторонним право голоса в решении важных политических вопросов. Они полагали, что с лицами, не входящими в сионистскую организацию, можно сотрудничать только в сфере экономики. И наконец, главой «Объединенных сионистов-ревизионистов» (UZR) избрали Вл. Темкина.

Значение этой первой конференции заключается не в содержании новой программы (как позднее утверждал один из историков этого движения) и не в развернувшихся идеологических дискуссиях, а в самой царившей на собрании атмосфере, полной воодушевления и энтузиазма и привлекшей в ряды ревизионистов многих интеллектуалов и молодежь[485]. Но движение все еще оставалось малочисленным. На 14-м сионистском конгрессе было представлено лишь четыре его делегата, включая самого Жаботинского. Среди лидеров ревизионизма не было известных сионистских деятелей, не считая Мейра Гроссмана — русско-еврейского журналиста и агитатора, с которым Жаботинский был знаком еще со времен I мировой войны. Друзья Жаботинского из числа эмигрантов из России, обосновавшихся в Париже и Берлине, не играли сколь-либо важной роли на совещаниях сионистов, а Шехтман, его будущий биограф, не обладал качествами, необходимыми для политического лидера. Большую поддержку Жаботинскому на раннем этапе оказал Вольфганг фон Вайсль, австрийский журналист, путешествовавший по Ближнему Востоку как корреспондент крупной берлинской газеты: но и его тоже нельзя было назвать вторым Герцлем. Среди первых приверженцев ревизионизма был Артур Кестлер, молодой венский студент родом из Венгрии. Через несколько лет он вышел из этой партии и вообще из рядов сионистского движения, но остался восторженным почитателем Жаботинского.

Когда недовольство политикой Вейцмана в сионистской среде усилилось, Жаботинский получил поддержку Рихарда Лихтхайма и Роберта Штриккера — весьма известных и уважаемых фигур в сионистском движении Центральной Европы. До войны Лихтхайм был представителем Исполнительного комитета сионистской организации в Константинополе. Наряду с Куртом Блуменфельдом он был одним из самых ярких пропагандистов немецкого сионизма. Будучи в высшей степени независимым человеком, Лихтхайм соглашался с Жаботинским в том, что настало время для пересмотра сионистской политики. Однако он, как и Штриккер — уроженец Вены и инженер по профессии, — не был популярным лидером и не мог рассчитывать на поддержку широких масс. Ревизионисты старались изо всех сил (и не всегда безуспешно) завоевать авторитет среди евреев-сефардов в странах Средиземноморья и особенно в Палестине; этой частью еврейской общины сионистское движение долго пренебрегало. Но ни один из сефардов, занимавших видное положение в обществе, так и не вошел в число руководства ревизионистской партии.

Ревизионизм — в большей степени, чем любая другая сионистская фракция, — всегда отождествлялся с личностью ее лидера. И даже когда некоторые соратники Жаботинского выступали против него, они понимали, что без него ревизионистское движение погибнет. Когда Гроссман однажды разошелся во мнениях с Жаботинским, один из коллег заметил ему: «С ним ты — Гроссман [большой человек], а без него — Кляйнман [маленький человек]». Самыми преданными приверженцами Жаботинского были молодые люди из Польши и Латвии, с которыми он встречался во время поездок по Восточной Европе, — Пропес, Любоцкий и Диссенчик в Риге, Ремба и Кларман в Польше и Вайншаль, который был представителем ревизионистов в Палестине. Эти люди, а с ними тысячи безымянных бетарим, и составляли костяк движения. Это было новое поколение сионистов, совершенно непохожих по характеру и мировоззрению на тех профессионалов, которые ежегодно встречались на сионистских конгрессах.

Период после основания «Зогар» — 1925–1929 гг. — был посвящен консолидации движения. Жаботинский на некоторое время поселился в Палестине. Затем он отправился с пропагандистской кампанией по Южной Африке, где добился значительного успеха, и по Соединенным Штатам, где его приняли не так дружелюбно. Палестинское правительство, раздраженное «экстремистской» деятельностью ревизионистов, решило запретить Жаботинскому обратный въезд в Палестину — под предлогом, что он «нарушает общественное спокойствие». Он был вынужден снова поселиться в Париже, затем цереехал в Лондон, а последние годы жизни провел в Нью-Йорке. Ревизионистское движение бурно разрасталось. Всего за шесть с лишним лет число его представителей на конгрессе возросло с четырех до девяти, затем до двадцати одного и, наконец, до пятидесяти двух. На съездах UZR (в декабре 1926 г. и декабре 1928 г.) обсуждались главным образом организационные вопросы, ситуация внутри сионистского движения и более детальная разработка социально-экономической программы ревизионизма. Одним из главных камней преткновения был вопрос о том, следует ли ревизионистам по-прежнему работать в рамках сионистского движения или отколоться от него. Лихтхайм, выступая на 3-й всемирной конференции «Зогар» и выражая точку зрения большинства, заявил, что у движения нет надежды на успех, если оно будет работать вне сионистского лагеря, а поэтому следует попытаться завоевать сионизм изнутри[486]. На тот момент «Зогар» была еще недостаточно влиятельна: ни Англия, ни другие державы не могли воспринимать ее всерьез. Даже сионистскому движению под руководством Герцля понадобились долгие годы, чтобы