Мудрый король - Владимир Москалев

Словом, такого рода беседы велись в домах, на рынках и площадях Парижа. Народ жалел своего короля, восхищался и любил. Он дал людям такой красивый город! Чистые улицы, сточные желоба, обновленные дома, чудо-собор, а главное – стену! Теперь они в безопасности, жить стало веселее. А с королем нет-нет да и удается иногда поговорить. Переодевшись, он ходит с друзьями по улицам Парижа, расспрашивает о жизни, интересуется пожеланиями, щедро раздает милостыню. Как покойная Изабелла, жена его, упокой господи ее душу.

Филипп тем временем мечтал о разводе. Эта мысль терзала ему душу, отгоняя прочие думы, лишая покоя. Ни о чем другом он думать уже не мог и напоминал об этом ежедневно своему дяде. Тот, человек умный и рассудительный, привел весомый аргумент:

– Вовсе не в колдовстве тут дело. Вспомните, государь, свой поход на восток. Ведь вы чуть не умерли там. Хорошо, что вовремя вернулись. Зеленые холмы Иль-де-Франс вернули вам здоровье. И все же пребывание в Палестине не прошло даром. Напоминание о том – облысение. Но еще болезнь! Она-то и явилась причиной временной – я уверен в этом – слабости. Я слышал, такая напасть обрушивалась на тех, кто вернулся из похода, но через день-другой к ним вновь возвращалась сила. Так что, думаю, вам стоит еще разок попробовать…

– Как! Опять?! – чуть не вскричал Филипп.

– Не сейчас, не сегодня, – утешил архиепископ, – а дня через два, думаю, будет в самый раз.

– Вы считаете, я должен опять к ней идти? – страдальчески вымолвил король.

– Так считает ваше королевство, которое вы не должны подвергать опасности.

– Опасности?

– От первого брака у вас сын. Увы, здоровья он не крепкого, вы и сами это знаете. Что может произойти – лишь Богу ведомо. Династия не должна прерываться, ей надлежит быть крепкой. Случись что с вами – кто возглавит французское королевство, когда к нему подступят враги и самый опасный из них – король Ричард? Я не говорю уже о знати, которая в прямом смысле слова растерзает королевский домен. Вот для чего нужен наследник, и не один, несколько. Я опять же возвращаюсь к вашему сыну, здоровье которого внушает опасение за его жизнь. Теперь вы поняли, государь, для чего вы должны повторить попытку? Как-никак, она все же ваша супруга и королева.

– А если у меня и на этот раз не получится? Что тогда?

– Не надо об этом думать, предоставьте событиям течь по воле Господа.

– Я не могу не вспоминать об этом. Та страшная ночь все еще стоит у меня перед глазами.

– Постарайтесь забыть ее. Чем больше вы будете возвращаться к ней в своих мыслях, тем вероятнее новая неудача.

Мудрые слова. Филипп не мог не оценить разумных советов архиепископа, как и его забот о королевстве своего племянника. Тот не трогает Шампань, а его земли – щит от возможного нападения англичан.

Король размышлял. Он должен, это верно. Что ж, раз так, он пойдет. И в обоих случаях выигрыш будет его. Исчезнет отвращение к супруге – на свет появится наследник; не случится этого – его брак расторгнут, ибо жена его, и это станет очевидным для всех, одержима дьяволом. Надо заставить дядю поклясться. Пред ликом Господа, держа в руке распятие, он не сможет нарушить своего слова.

– Хорошо, я пойду, – решительно сказал Филипп. – Я попытаюсь, ибо понимаю, что это нужно для королевства. Но обещайте мне, дядя, любыми способами расторгнуть мой брак, если у меня вновь ничего не выйдет, если колдовство имеет место. Поклянитесь мне на распятии.

– Клянусь тебе в этом, племянник!

Филипп улыбнулся. Дядя, кажется, был искренне рад, иначе не стал бы «тыкать».

– Тогда едем! Отправляемся немедленно же в этот монастырь.

– Обитель эта женская, государь, – счел нужным предупредить архиепископ. – Полагаю, будет не совсем удобным появляться там мужчине, да еще с такими целями…

– Я для них не мужчина, а король, пусть невесты Христовы всегда помнят об этом! А выкажут возмущение – разгоню этот монастырь ко всем чертям!

Теперь улыбнулся архиепископ. Его племянник силен, такому не стоит перечить. Сам папа благоволит ему. У него рутьеры, целые сотни. Скажет – вмиг разнесут обитель, найди потом виновного!

– Да будет так! Я предупрежу монахинь, – сказал дядя.

И вот в двадцатых числах августа 1193 года Филипп собрался произвести вторую попытку и отправился в монастырь августинок. С ним вместе архиепископ, Этьен де Турне, аббат Гийом (переводчик), его друзья и несколько рыцарей.

– Ну и переполох же это вызовет у Христовых невест, – прыснул со смеху Гарт.

– Еще бы! – отозвался Герен. – Мужчина в их обители! И главное – с какой целью! Такое им разве что могло присниться.

– Жаль, нас не пустят туда, – с сожалением проговорил Бильжо, – я бы с удовольствием погонялся за девчонками.

Старшая сестра, – она же наставница послушниц, – увидев въезжающих в ворота рыцарей с королевскими гербами и святых отцов Церкви, с перепугу бросилась звонить в колокола. Монахини, завидев мужчин, торопливо и с визгом разбегались в разные стороны, как мотыльки от скворцов.

Но вот и дверь, ведущая к кельям. Филипп рывком распахнул ее. И тотчас, будто стая голубей, вспорхнули покрасневшие и напуганные сестры в белых одеяниях с нагрудниками и стали спешно разлетаться кто куда. Их предупредили, что к ним пожалует король, но он для них был не монарх, а всего лишь мужчина. Известие же о том, зачем он приехал, заставило их трепетать, ибо немыслимо в святой обители мужчине заходить в келью к монахине. Для них, обреченных на целомудрие, это было неслыханным святотатством, граничившим с клятвопреступлением, являлось грехом. Мать-настоятельница только вздыхала, не краснея и не пряча глаз. Такова воля короля, и архиепископ недвусмысленно дал ей об этом понять.

А Ингеборга, коленопреклоненная, дрожала, устремив взгляд на лик Христа. Ее уже известили обо всем, и она ждала, моля Господа и святых, чтобы помогли. Она теперь осталась совсем одна. Ее наперсница, услышав о монастыре, бежала от своей госпожи, раздобыв где-то лошадь.

Во дворе обители, прохаживаясь у портала церкви, рыцари молились об удачном исходе дела. Филипп в это время вошел в келью к Ингеборге.

Оба молчали. Да и что говорить? Говорили глаза. Он смотрел на нее вопросительно, требовательно. Она на него – нежно, с любовью. То и другое уже не было показным. Датчанка почувствовала влечение, какого не испытывала прежде. Но главное, до нее стало доходить, – возможно, с опозданием, – что она влюблена, и это открытие окрылило ее. Исчезли безвозвратно грубость, надменность, улетучились советы негодницы фрейлины. Что-то переломилось в ней. И не было это связано с заключением в монастырь. И даже забыла она, что супруга и королева. Она видела только Филиппа и думала о том, какой он красивый, мужественный, и как она, несмотря ни на что, любит его…

В дверь протиснулся аббат.

– Дочь моя, вы должны понимать, что его величество пришел к вам из самых лучших побуждений. Ему совсем не хочется, чтобы вы томились в келье, и он желает мира между вами, а потому вы должны быть послушной и не перечить…