Сибирь - Георгий Марков

Поле захотелось подойти к избе тихо, осторожно, будто она не на лыжах пришла, а спорхнула с ветки, как пташка небесная.

— Здравствуйте! Как живете-можете? — весело сказала Поля, раскрывая дверь и не успев еще оглядеть избу.

— Проходите! — услышала Поля встревоженный голос Акимова.

Он стоял возле стола, склонившись над широкой доской, испещренной какими-то кружками, крестиками и линиями. В руках у него было раскаленное докрасна шило. В избе пахло жженым деревом и топленой смолой. Сейчас в избяной одежде он показался ей более робким, но старше по годам. Его, по-видимому, старила борода, ставшая совсем круглой, обложившая темным волосом и щеки, и подбородок, и шею.

— Кажется, мы с вами встречались, — довольно растерянно сказал Акимов, осматривая Полю.

— На Голещихинской курье осенью, когда за вами погоня была, — уточнила Поля. — А Федот Федотыч на охоте?

— Он сегодня утром вышел в Парабель. За припасами.

— Значит, это его след я встретила. Жалко! Ну да уж ладно, все равно…

Акимов отодвинул доску, положил шило вверх острием, затих в ожидании каких-то важных для себя сообщений.

— Вам, товарищ Гранит, почта от товарища Глухаря. Что будет непонятно, велено передать на словах, — с некоторым затруднением произнесла Поля.

Слова эти были необычные для нее, но отец велел сказать их именно в таком порядке. От смешинки, которая так и рвалась наружу, Поля сдержалась. Товарищ Глухарь был не кто иной, как ее отец. Оказывается, между собой связные по партии только так и называли Федора Терентьевича. "Кто это придумал только?!

Очень хорошо, удачно. У папки есть что-то глухариное в натуре: костистый, тяжелый, медлительный", — думала Поля, пока товарищ Гранит жадными глазами скользил по листу бумаги.

— Ну, Поля, принесли вы мне весть радостную.

Спасибо вам. Второй раз выручаете вы меня. — Акимов свернул лист бумаги, но тут же развернул его и принялся читать снова.

"Видать, сильно надоело ему сидеть в тайге. Рвется на свободу. Ногами перебирает, как застоявшийся конь.

Чуть тронь вожжу — и помчится во весь дух", — проносилось в голове Поли.

— Да вы садитесь, Поля. Сейчас я котелок с едой разогрею, чайник поставлю. Вы так меня ошеломили своим известием, что я вот растерялся. Садитесь, пожалуйста. Я это уберу на нары… — Акимов засуетился по избе. Доску он сейчас же уронил, шило тоже покатилось под стол, потом что-то с грохотом упало с печки, и Поля невольно отметила про себя: "Не то косорукий какой-то, не то с радостью не может справиться", — А вы не беспокойтесь. Я ведь и сама могу все сготовить. Невелика барыня, усмехнулась Поля.

— Да уж нет! Как же можно? Вы такой путь прошли. Вам надо хорошенько отдохнуть. Садитесь, я прошу вас. На обед у нас сегодня рябчики, на закусочку соленые чебаки, к чаю мороженая клюква. Видите, как живем богато! Все Федот Федотыч! — Акимов справился со своим волнением, и дело теперь у него кипело в руках.

"Нет, он ловкий", — подумала Поля.

— А где же вы клюкву набрали? Все под снегом, заморожено… — Полю томила жажда, и она с удовольствием до еды выпила бы кружку чаю с клюквой.

— Федот Федотыч добыл! И знаете как? Пошел на клюквенные болота, на моих глазах разгреб енег над двумя моховыми кочками, содрал моховой покров, принес в избу. Тут мох растаял, и мы набрали из него целый туесок крупной ягоды. Что-то кашель начал его по ночам донимать. Ну вот он и раздобыл себе лекарство. И мне велел пить чагу с клюквой. Этому, говорит, снадобью цены нет. — Акимов засмеялся добродушно, звонко, и Поля поняла, что старик очень ему по нраву пришелся.

— А можно мне вначале кружку чаю с клюквой выпить? — Поля хотела назвать Акимова товарищ Гранит, но замялась, как-то это все же непривычно.

Акимов почувствовал это и сказал:

— Зовите меня, Поля, так же, как зовет Федот Федотыч, — Гаврюха. А чаю я вам сейчас налью.

Акимов сухими поленьями подбодрил печку, и она уже гудела во всю ивановскую. Через несколько мину г чайник забулькал. Акимов принес с улицы туесок с мороженой клюквой.

— Пейте, Поля. Как утолите жажду, начнем обедать.

Акимов не дал Поле даже прикоснуться к котелку.

Все подготовил сам: разогрел, налил в миску похлебку, сюда же положил сваренного рябчика, выставил на стол кусочки соленого чебака на дощечке.

— Ешьте, пожалуйста. У нас с Федот Федотычем слабовато стало насчет сухарей Но вам я одолжу из нашего с ним неприкосновенного запаса. — Акимов встал, чтобы вытащить из туеска, стоявшего на полке, сухарь, но Поля остановила его:

— Я вас свежим хлебом угощу. У меня целая коврига.

Поля достала из своего мешка круглую ковригу хлеба, разрезала ее пополам.

— Это на дорогу вам. А это можно есть.

Акимов давно уже не ел свежего хлеба. Вяял ломоть, нюхал, а откусывать не решался. Наконец откусил, жевал долго, с аппетитом.

— Много изумительного придумали люди, а хлеб — самая потрясающая находка человека. — Акимов причмокнул языком, не скрывая наслаждения. Поля развеселилась, наблюдая за Акимовым.

— Обычный ржаной хлеб. Да к тому же еще крупного помола — А вот тем и дороже! А как пахнет! Заполонил запахами всю избу. — Акимов съел большой ломоть, съел бы и второй, но сам остановил себя: — Достаточно, надо оставить и на завтра.

Разливая густой навар чаги по кружкам, Акимов решил, что теперь можно поговорить и о деле.

— Скажите, Поля, какие же устные наказы передавал мне товарищ Глухарь?

— Значит, так. — Поля замолчала, вспоминая, что говорил отец, заглянула в выжидающие глаза Акимова, сказала: — Выйдем завтра рано утром. Дойдем до дедушкиной землянки. Там ночевка. А вот от землянки путь будет подлиннее верст на десять Обойдем стороной Парабель и к вечеру придем в Чигару. Оттуда в ночь ямщик Ефим Власов повезет вас дальше Куда повезет, не сказано. Глухарь… — Поля смутилась, помолчала, с поспешностью продолжала: — Глухарь сказал: про остальной путь знает тот, кто повезет.

Вероятно, сообщение Поли ничего нового не содержало для Акимова, обо всем этом было сказано в записке, которую он перечитал несколько раз, но выслушал Полю Акимов внимательно. Помолчав, спросил:

— Выходит, в этой самой Чигаре ночевки у меня не будет?

— Нет. В ночь вас повезут дальше, — подтвердила Поля и, помолчав, высказала свое предположение: — Думаю, потому вас повезут в ночь, чтоб проехать станки, на которых сыск ведется.

— Ну положимся на судьбу и особенно на товарищей, — пошутил Акимов.

В избе стемнело. Посверкивала полосками света лишь печка. Акимов открыл ее дверцу. Зажег лучинку, запалил светильник.

— В какое время выйдем, Поля? — спросил он.

— Начнет светать — и мы на лыжи.