Отель «Калифорния» - Мира Вольная

— В общем, я оставляю тебя и твои бутерброды наслаждаться друг другом, а сама — спать. Завтра будет ужасный день. Покойной ночи.

— И тебе, — кивнул, провожая девушку взглядом. Она шла быстро и легко, но, несмотря на это, походка казалась тяжелой и уставшей.

«Тяжелый день»… Да что ты знаешь?

Эти два дня были бесконечными и полными какого-то почти сюрреалистичного бреда. Саныч орал и плевался огнем, Сухарев орал и плевался дерьмом, я орал и плевался ядом. Блеск. Три взвинченных, не спавших и не жравших мужика, запертых в одной тесной комнатке, через полчаса, оказывается, способны перегрызть друг другу глотки и потерять всякий человеческий вид. Я действительно готов был убить обоих.

Близнецы прислали файлы, они нашли связующее звено. Бухгалтер. Фрилансер. Он отчасти подходил под профиль, за исключением того факта, что не вписывался в теорию с семинарией, шизофренией и не обладал достаточным количеством средств, чтобы спонсировать свое маленькое, убогое «хобби».

Я был не против его проверить. Очень даже за, но и не мог совсем закрыть глаза на характеристику, а поэтому не мог поддержать подполковника в его желании и дальше вести дело. Даже частичное — это все равно совпадение. И если бухгалтер окажется убийцей, ребята с ним не справятся. Сухарь, конечно, с моей точкой зрения был не согласен.

И еще были трупы. Три. Новых.

Первый, без всякого сомнения, дело рук ублюдка. Те же порезы, те же раны, те же следы.

Второй оставлял вопросы. Судя по нему, урод смастерил себе новый инструмент. Кроме переломов, никаких внешних признаков пыток заметно еще не было, но вот внутри…

Сашка блевал, когда услышал.

Девушку раздавили. Все внутренние органы: сердце, почки, легкие были раздавлены. Но на теле не нашли ни следов связывания, ни следов от наручников… К тому же ей единственной изуродовали лицо. Зачем? Вопрос. Обычно в случаях, когда убийца травмирует лицо жертвы, это что-то личное. На нашего придурка не похоже, а значит, требует дополнительных проверок. Плюс ко всему два тела за такой короткий срок — очень хреновый расклад. Маньяк торопится, прогрессирует слишком быстро. Почти ненормально быстро. И тут снова вопрос — почему? Теряет терпение? Как вариант, но что-то слабо верится. Он дотошен и скрупулезен, соблюдает ритуал. Так что не так? Почему все изменилось?

Ответа, хоть мало-мальски меня удовлетворяющего, не было. Санычу, конечно, я рассказал все как есть. А вот в разговоре с подполковником и ребятами пока предпочел отделаться общими фразами. Близнецов попросил продолжить поиски, хотя надежды на то, что они найдут еще что-то, было мало.

И наконец труп, который вызвал столько вопросов у ребят из отдела, из-за которого я проторчал в Москве двое суток и смог вернуться только сейчас… Труп, который также был безобразно и безжалостно изуродован, женский труп. Труп Ники. Вот только изуродована она была совершенно по-другому. Забита. Переломы, синяки, ушибы по всему телу. Но на удивление все они были посмертными. Умерла Вероника от яда. Обычного крысиного яда. Констатировать причину смерти труда не составило, а вот все остальное…

Я был уверен практически полностью, что яд девушка приняла сама. В отделе со мной по этому поводу тоже спорили. И я понимал почему: не было депрессии, не было неудавшихся попыток суицида, не было травмирующих событий. Но и доказательства того, что Нику отравили специально, тоже отсутствовали. А еще я жопой чуял, что яд бывшая выпила сама. Вопрос — зачем?

Вопрос, на который ответа у меня пока не было.

Дело становилось чем дальше, тем хуже.

И Шелестова сегодня весь день не брала трубку. Я издергался, как мамаша ребенка-хулигана. Почти паранойя, но все-таки не совсем. Домой сегодня мчался, словно за мной гнались гончие ада.

Ткнувшийся в ногу мокрый нос вывел из задумчивости.

— Что, чудовище, с тобой сегодня не гуляли?

Пес тут же вскочил на ноги и унесся в коридор, скользя по паркету. Я закинул в рот остатки бомж-пиццы, подхватил кружку с чаем и вымелся на улицу. Собака от радости чуть ли не поскуливала.

— Извини, друг, — развел я руками в стороны, — всем сейчас непросто. Давай сегодня побыстрее.

Рыжая морда разразилась радостным лаем.

Он не отходил далеко от отеля, носился вокруг. Последнее время мы гуляли с ним возле озера, но сегодня было откровенно лень. Я сел на ступеньки, поставил рядом кружку, достал из кармана мобильник, чтобы отправить сообщения Сухарю и Санычу, и вырубил его к чертям. Завтра я официально вне зоны доступа. Все, что от меня зависело, я сделал, дальше дело за парнями. Пусть ищут, пусть Саныч подключает наших, Совет, кого угодно. Но завтра они должны справиться без меня.

Крюгер отметил все кусты возле крыльца и, вихляя тощей попой, отправился на подъездную дорожку.

А маньяк не желал выходить у меня из головы. Он ведь не просто так проворачивает все это, у него должен быть план. Но может ли у безумца он быть? План — проявление сознания, воли. У сумасшедших нет ни того, ни другого. Сумасшествие подчиняет себе все. Даже инстинкты.

Я сделал глоток остывшего чая и снова перевел взгляд на пса. Крюгер что-то жрал.

— Ты, морда бесстыжая, — меня словно сдуло с места, — дома жрать, что ли, нечего?

Уже через пару минут я пытался зафиксировать упирающуюся собаку коленями и достать у нее из пасти неведомую фигню, которую она с таким увлечением и энтузиазмом жевала. Сопротивлялся пес отчаянно, словно защищал сахарную кость. Упирался всеми четырьмя лапами в землю, тихо рычал и отчаянно вертел башкой.

— Я сильнее тебя, — проговорил, схватив пса за нижнюю челюсть, подняв его морду к себе, чтобы проще было достать ту дрянь, которую он жевал. — Хочешь проверить?

Крюгер сказал мне «вуф» и дернулся тощим телом.

Меня каждый раз поражало, насколько сильна эта собака, несмотря на кажущиеся хрупкость и изящество поджарого тела. Мышцы у приблудыша были стальные. Пожалуй, при сильном его желании, большом разгоне и правильной мотивации пес вполне мог свалить меня с ног даже не моргнув. Хватка, как оказалось, у призрака тоже была стальная.

— Ладно, — я выпустил на миг морду засранца, — давай по-хорошему. Отдашь мне то, что в пасти, и я выделю тебе пять печенек.

Конечно, собака меня полностью проигнорировала. Начала снова вырываться где-то на середине фразы.

— Запомни, я правда пытался, — проворчал и, выпустив тело, стиснул между коленями башку. На то, чтобы разжать челюсть чудовища, у меня ушло еще какое-то время.

Воняло из пасти страшно.

Я засунул пальцы сначала под язык, потом глубже, в глотку, ухватился за что-то скользкое и пакостное, вытащил наружу, отпуская из захвата рыжего.

Крюгер обиженно сказал мне «вуф», облизывая языком нос.

— Ну извини, сам виноват.

«Вуф-вуф-вуф».