Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930-1945 - Альберт Шпеер

14 апреля Геринг перехватил инициативу: он вызвал к себе Дорша и заявил, что, по его мнению, огромные бункеры для заводов, на которых настаивает Гитлер, может построить только Организация Тодта. Дорш возразил: Организация Тодта имеет полномочия лишь на оккупированных территориях, но никак не на территории рейха, однако у него уже есть проект такого укрытия, правда, для французских заводов.

В тот же вечер Гитлер вызвал Дорша и наделил его полномочиями на строительство стратегических укрытий как внутри рейха, так и вне его. Уже на следующий день Дорш предложил несколько подходящих стройплощадок и представил технические обоснования строительства шести подземных промышленных объектов, каждый площадью более девяноста тысяч квадратных метров. Он также пообещал, что все работы будут закончены к ноябрю 1944 года[229]. Я всегда опасался импульсивных решений Гитлера, и теперь одним росчерком пера он напрямую подчинил себе Дорша и отдал распоряжение о приоритете огромных укрытий. Тем не менее легко было предугадать, что эти шесть гигантских объектов не будут построены в обещанные шесть месяцев, да и вряд ли к строительству вообще удастся приступить. Когда ошибка столь очевидна, совсем не сложно предугадать ее последствия.

Гитлер не счел необходимым заранее сообщить мне о столь дерзком вторжении в сферу моих полномочий. Я был оскорблен и унижен, и, когда в письме от 19 апреля открыто оспорил эти решения, мною, безусловно, руководила глубокая обида. Это было первое из длинного ряда писем и докладных записок, в которых я не только высказывал несогласие с проводимыми мероприятиями, но и начинал проявлять некоторую независимость. Нельзя сказать, что я уже полностью избавился от магического влияния Гитлера, подавлявшего меня много лет, но, тем не менее, открыто выразил свое мнение, начав с того, что затевать осуществление столь грандиозных проектов в нынешней ситуации – чистое безумие, ибо «и без них мы испытываем огромные трудности, поскольку приходится защищать от авианалетов немецких и иностранных рабочих и одновременно восстанавливать разрушенные военные заводы. Мы должны отложить новый проект на неопределенный срок, ибо мне постоянно приходится прекращать работы на уже строящихся заводах, чтобы обеспечить необходимый выпуск военной продукции в ближайшие месяцы».

Я не ограничился подобными аргументами и упрекнул Гитлера в том, что он действует за моей спиной: «Даже в те дни, когда я был вашим личным архитектором, я всегда руководствовался важнейшим правилом: предоставлял своим сотрудникам максимум независимости. Признаю, что впоследствии часто испытывал глубокое разочарование, поскольку не каждый достоин такого доверия. Некоторые, добившись высокого положения, предавали меня». Гитлер без труда мог понять, что я имею в виду Дорша, но намеками я не ограничился: «Однако, несмотря на это, я буду твердо следовать своему правилу. Я полагаю, что только доверие позволяет человеку плодотворно руководить и добиваться высоких результатов. И чем выше положение руководителя, тем важнее придерживаться этого правила».

Я также подчеркнул, что строительство военных предприятий и выпуск военной продукции на данной стадии составляют неразделимое целое. Пусть за Доршем останется строительство на оккупированных территориях, но в самой Германии этим должен заниматься другой руководитель, и работы хватит для обоих. На эту должность я выдвинул кандидатуру одного из бывших сотрудников Тодта Вилли Хенне и предложил подчинить Хенне и Дорша моему верному помощнику Вальтеру Бругману[230]. Гитлер отверг мое предложение, а пять недель спустя, 26 мая 1944 года, Бругман, как и мой предшественник Тодт, погиб в авиакатастрофе, причины которой так и остались невыясненными.

В конце письма я выразил намерение уйти в отставку, если моя точка зрения покажется Гитлеру неприемлемой. Мой давний помощник Герхард Френк передал это письмо Гитлеру накануне его дня рождения. Как я узнал из самого надежного в данном случае источника, а именно от заведующей секретариатом Гитлера Иоганны Вольф, фюрер был чрезвычайно раздражен моим посланием и среди прочего задыхающимся голосом выкрикнул: «Даже Шпеер должен понимать, что необходимо принимать во внимание политику!»

Подобным же образом он отреагировал еще шесть недель назад, когда я остановил строительство в Берлине бомбоубежищ для высших должностных лиц государства, чтобы бросить все силы на устранение ущерба от авианалетов. Очевидно, у Гитлера сложилось впечатление, что я становлюсь слишком своевольным. Во всяком случае, именно в этом он меня обвинил. Что касается бомбоубежищ, то Гитлер, невзирая на мою болезнь, передал через Бормана, что «ни один немец не имеет права игнорировать или оспаривать приказы фюрера или откладывать их исполнение по своему разумению; приказы должны выполняться беспрекословно». И еще он пригрозил «отдать приказ гестапо: за противодействие указам фюрера немедленно арестовывать и отправлять в концлагерь виновного, какой бы пост он ни занимал».

Едва я узнал – опять-таки окольными путями – о реакции Гитлера на мое письмо, как из Оберзальцберга позвонил Геринг. Он, мол, услышал о моем намерении подать в отставку, но должен сообщить, что только фюреру решать, когда его министр может покинуть службу.

С полчаса мы разговаривали на повышенных тонах, пока не пришли к компромиссу. Я предложил следующий вариант: я не стану подавать в отставку, но постараюсь болеть подольше и потихоньку перестану выполнять свои обязанности.

Геринг обрадовался: «Да, прекрасное решение. Так мы и поступим. Уверен, что фюрер согласится».

В неприятных ситуациях Гитлер обычно старался избегать конфронтаций. И сейчас он не осмелился вызвать меня и открыто сказать, что после всего случившегося принял решение и должен просить меня уйти в отставку. Через год, когда наши отношения окончательно испортились, он снова проявил малодушие и даже не попытался снять меня с должности. Обращаясь к прошлому, я должен признать, что Гитлер в приступе ярости, наверное, мог отправить кого– либо в отставку, но его приближенные уходили по своей воле.

Какими бы ни были мои мотивы в тот период, мысль об отставке мне понравилась. Я не мог не замечать грозных признаков окончания войны: почти каждый день в голубом южном небе вызывающе низко над гребнями Альп проносились бомбардировщики 15-й воздушной армии США. Со своих итальянских баз они летели бомбить наши промышленные объекты в Германии. Не было видно ни одного немецкого истребителя, не было слышно стрельбы зенитных батарей. Это свидетельство полной беспомощности производило на меня большее впечатление, чем любые сводки. Я уныло думал о том, что перед лицом столь мощного наступления противника мы скоро не сможем возмещать потери вооружения, как это удавалось до сих пор. Какой соблазнительной могла показаться линия поведения, подсказанная Герингом: учитывая неминуемо приближающуюся катастрофу, покинуть ответственный пост и тихо исчезнуть. Однако мне и в голову не пришло бросить порученное мне дело и тем самым ускорить падение Гитлера и его режима. Несмотря на все наши разногласия, я не думал об этом тогда и, возможно, в подобной ситуации не подумал бы и сегодня.