Небо Валинора. Книга первая. Адамант Хенны - Ник Перумов

Миллог слабо замычал. С каждой секундой в простой душе ховрара нарастал панический, небывалый ужас, слепой, бессмысленный, от которого люди бросаются в пропасти или закалывают себя, чтобы только избавиться от нестерпимой муки. Ноги его приросли к прибрежному песку.

Пёс отступил на шаг, припадая к земле, – словно готовился к прыжку. Глаза его вспыхнули алым огнем, самым настоящим пламенем, превратившись в два раскалённых карбункула.

Лодочка скользила к берегу – а Миллог только и мог, что бессильно следить за ней, не в силах не то что сдвинуться с места, но и просто отвести взгляд. Пот лил с него потоком.

Лодочка ткнулась носом в песок. Две фигуры в накидках осторожно, стараясь не замочить ног, выбрались на берег. Мужчина, немолодой, в полном расцвете сил, – и женщина, о которой менестрели сказали бы что-нибудь вроде: «Прекрасна, как сама Любовь!» Дивные тёмные волосы, казалось, хранят отблеск иного, иномирового света, блаженства, открытого лишь немногим избранным.

Гребцы поспешно – даже слишком поспешно, на взгляд ховрара, – оттолкнули лодку. Лёгкое суденышко стрелой полетело прочь; несколькими взмахами гребцы подогнали его к борту дивного корабля, поднялись на борт и судно, немыслимым для парусника образом развернувшись, быстро пошло прочь, на глазах исчезнув во внезапно сгустившейся дымке.

Пришельцы остались на берегу.

Женщина казалась молодой – и в то же время никто не осмелился назвать бы ее юной. Во взгляде отражались мудрость бессчётных веков, боль и надежда, горе и радость. Немного нашлось бы смертных, кого этот взгляд оставил бы равнодушным.

Мужчина, гордый, статный, отличался пронзительным взором ясных глаз. Волосы его были снежно-белы; движения казались быстрыми и порывистыми; и он, и его спутница не имели при себе оружия.

Проходя мимо остолбеневшего Миллога, чудные пришельцы не удостоили его и взглядом – но тут в воздухе словно бы мелькнула серая молния. Пёс прыгнул, и глаза его пылали в тот миг ярче самых горячих углей.

Раздался испуганный вскрик. Бросок пса опрокинул темноволосую странницу на землю, зубы разодрали ей плечо и вот-вот должны были сомкнуться на горле.

С гневным возгласом беловолосый мужчина, схватив пса за загривок одной рукой, легко отшвырнул его шагов на десять в сторону и сам шагнул к нему, прикрывая раненую. Лёгкая накидка её окрасилась кровью.

Пёс с рычанием вскочил. Притворившись, что хочет броситься на беловолосого, он вдруг резко метнулся в сторону, ужом проскользнул между мелькнувшими кулаками и вновь ринулся к женщине.

Однако та уже овладела собой и не отстранилась, твёрдо взглянув в самую глубь пылающих яростью глаз. Тонкая рука неожиданно потянулась погладить вздыбленную шерсть на загривке, губы шевельнулись.

Послышался певучий, мелодичный язык, какого никогда не доводилось слышать Миллогу.

Пёс отчаянно завизжал, совсем по-человечьи мотая головой, точно пытаясь избавиться от наваждения. Темноволосая сказала что-то своему спутнику, тот шагнул к Миллогу.

– Это… твой… пёс? – медленно проговорил мужчина. Холодные, как сталь, глаза внезапно окатили ховрара ледяной волной.

– Н-нет… – Губы шевелились сами, без вмешательства его собственной воли. – Он… пёс… Серого…

– Кто такой Серый? – Мужчина был очень терпелив.

– Серый… рыбак… море его к нам выбросило… Десять лет назад…

Пёс меж тем отползал, жалобно скуля. Казалось, он плачет от пережитого унижения. Темноволосая, по-прежнему сидя на песке и прижимая ладонь к разорванному клыками плечу, пристально, не мигая, смотрела в глаза зверя. После слов Миллога: «Море его к нам выбросило», – беловолосый кинул быстрый взгляд на свою спутницу. Она столь же быстро, незаметно кивнула.

– Куда Серый делся потом? – продолжал спрашивать мужчина, и повелительная сила серых глаз была настолько могуча, что Миллог продолжал отвечать, уже против своего желания:

– Бросился… в море…

– А что ты тогда делаешь здесь?

– Ищу… тело… Серого…

– В Хараде? – Мужчина насмешливо поднял брови.

– Повсюду… от самого… устья… Исены…

– Вот это да!.. – Беловолосый усмехнулся.

Его спутница внезапно поднялась. Не сводя взгляда с отползающего пса, шагнула к нему, взяла обеими руками большую лобастую голову – и что-то негромко, с жалостью проговорила на том же неведомом ховрару языке.

Пёс взвыл так, словно к нему приложили раскалённый прут. Судорожно рванулся в сторону, двумя прыжками исчез в зарослях.

Темноволосая огорчённо покачала головой. Они прошли мимо Миллога, двое пришельцев из сказки, невесть откуда взявшиеся и невесть куда направлявшиеся, идущие налегке, без припасов, без коней, без оружия… Они ушли – а сердце ховрара внезапно сладко заныло, и он, сам не зная отчего, вдруг рухнул ничком на песок и зарыдал.

Темноволосая странница обернулась. Взгляд удивительных, зовущих, бездонных, как само принёсшее её на себе море, глаз пронзил Миллога так, что тот скорчился от непонятной сосущей боли внутри.

Ему казалось, что завеса тьмы вот-вот сомкнётся над ним – человеческие глаза не могли, не имели права смотреть на это совершенство. Спутник темнокудрой красавицы остановился и покачал головой, негромко произнеся несколько слов на их тайном музыкальном языке. Женщина согласно кивнула.

– Слушай меня! Ты и твой пёс – вы пойдёте с нами. Хватит искать утопленника. Ты его всё равно не найдешь… а от гнева Судьбы мы тебя как-нибудь защитим.

Женщина же поднесла сложенные рупором ладони к губам. Над берегом пронесся зов, ласковый, но в то же время и строгий. Поджав хвост, из зарослей показался пёс. Он тащился так, словно лапы его были перебиты. Красавица удовлетворённо кивнула – и вновь что-то пропела на своем удивительном наречии. Пёс взвыл, скребя лапами по песку, затем упал на спину; но потом, отбесившись, покорно поднялся и побрёл вслед за новой повелительницей.

Так начались удивительные странствия Миллога.

Никогда ещё ему не доводилось попадать в такую переделку. Молча, покорно тащился он следом за своими необыкновенными спутниками. Нельзя сказать, что с ним обращались плохо или что он, скажем, был на положении слуги. Вовсе нет. Темноволосая дева и её сопровождающий часто и подолгу беседовали с ним, расспрашивая о житье-бытье, о жителях его родной деревни, об их нравах и занятиях, о том, что довелось пережить самому Миллогу в дни Вторжения.

Ховрар рассказывал. Он не мог ни удержаться от болтовни, ни соврать. Один-единственный взгляд колдовских глаз лишал его всякой мысли о сопротивлении.

Никто не обижал и пса. Однако тот на все попытки темноволосой как-то помириться с ним отвечал злобно-бессильным рычанием, в котором слышалась почти человеческая тоска. Он ел только то, что удавалось поймать в окрестных зарослях, – хотя у спутников Миллога оказались припасены странные лепешки, даже от небольшого кусочка которой ховрар весь день наслаждался блаженной тёплой сытостью.