Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры - Егор Станиславович Холмогоров

— достаточно вспомнить рабочие Ижевскую и Воткинскую дивизии или корпус Каппеля. Противостояли же Колчаку большевики, железом и кровью сковавшие перенаселенную Центральную Россию. Однако даже в этих условиях воины Колчака совершили немало славных подвигов и несли знамя белого движения с той же честью, что и Добровольческая Армия — вспомним Великий Сибирский Ледяной поход генерала Каппеля.

Видный антибольшевистский политик Н. И. Астров откликнулся на известие о гибели адмирала Колчака, ещё не зная всех подробностей трагедии, в частности того, что у Адмирала нет даже безымянной могилы, такими пронзительными стихами:

Памяти Адмирала Колчака

Мы — осколки России Великой

Нас немного осталось теперь.

Шли тайгой и пустынею дикой,

Где следа не оставит и зверь.

О России великой навеял

Нам тоску Иртыша синий вал —

Жгучей силой любви пламенея,

Нас на подвиг позвал Адмирал.

Брызги пены морской вспоминая

Над теченьем глухим Иртыша

Устремлялась к России больная

И великая в скорби душа.

Поднят в Омске рукой Адмирала

Флаг трехцветный — пол-Руси покрыл.

И с надеждой Россия взирала

На орлиный размах его крыл.

Ты уж был на вершинах свершений,

Видел взор адмиральский: «земля!»

Но стремленье враждебных течений

Сокрушило остов корабля.

Как когда-то по морю ты плавал

Взял ты к счастию родины румб,

Но у цели неведомый дьявол

Материк твой сокрыл, о Колумб!

Знал ты знанием вещим пророка

Что не вечно враждебное зло,

Ты повел свои рати к востоку —

Но предательство к смерти вело.

Пусть же знает иркутский застенок,

Что немногого смог он достичь:

Скрыли недра земли то, что бренно,

Но остался правителя клич.

Мы верны твоим славным заветам,

Их не смоет забвенья рука,

Клио[38] знаком священным, трехцветным,

Впишут в книгу времен Колчака.

Не стерпеть над отчизной насилий,

За отчизну и смерть ты приял,

Спи спокойно в безвестной могиле,

Незабвенный родной Адмирал![39]

Предательство и убийство адмирала Колчака были не просто предательством и убийством частного лица или вождя одной из групп в гражданской войне. Это было именно осознанное уничтожение символа Российской государственности — попытка уничтожить суверенитет исторической России. И потому память о Колчаке это не только память об учёном, воине, герое, но и вопрос государственного значения. И памятники ему должны стоять не только как борцу и жертве, но и как символу борьбы за Единую и Неделимую Россию, если мы и в самом деле хотим, чтобы она осталась единой и неделимой.

Что читать об Адмирале Колчаке:

1) Мельгунов, С. П. Трагедия адмирала Колчака. Кн. 1–2. — М.: Айрис-Пресс, 2004;

2) Плотников, И. Ф. Александр Васильевич Колчак: исследователь, адмирал, Верховный правитель России. — М.: Центрполиграф, 2002;

3) Хандорин, В. Г. Мифы и факты о Верховном правителе России. — М.: Общество развития русского исторического просвещения «Двуглавый орёл»; Издательство М. Б. Смолина (ФИВ), 2019;

4) Хандорин, В. Г. Национальная идея и адмирал Колчак. — М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2017.

Николай Гумилёв

Белая птица русской поэзии

«Иду в последний путь…»

В ночь на 26 августа 1921 года где-то на краю Ржевского полигона под Санкт-Петербургом чекисты выстроили своих жертв. Мужчины, женщины, профессора, офицеры, артисты, поэты. Изможденные и полуодетые, они стояли рядом с уже вырытой для них могилой. Вдруг раздался крик старшего над чекистами: «Поэт Гумилёв, выйти из строя!» Среднего роста человек в помятом черном костюме с некрасивой точно картофелина головой, и удивительно аристократичным лицом, на котором ещё не зажили следы чекистских побоев, докурил папиросу и ответил: «Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв».

После недолгой паузы раздались выстрелы. «А крепкий тип этот ваш Гумилёв, редко кто так умирает», — услышал чью-то реплику руководивший расстрелом особоуполномоченный секретно-оперативного управления ВЧК Яков Агранов.

Может быть, последний рассвет Гумилёва выглядел именно так. Скорее всего — перед нами ещё одна из окружавших жизнь и смерть Гумилёва легенд. А таковых было множество при недостатке достоверной информации. Мы лишь недавно узнали точную дату расстрела. Нет полной уверенности в том, что нам известно место, где это случилось, и, тем более, никто не знает, где поэта закопали. Появился красивый апокриф: якобы извлеченные едва ли не из архивов ВЧК предсмертные стихи Гумилёва, в которых были такие строчки:

Я не трушу, я спокоен,

Я — поэт, моряк и воин,

Не поддамся палачу.

Пусть клеймит клеймом позорным —

Знаю, сгустком крови чёрным

За свободу я плачу.

Если присмотреться внимательно, то не трудно заметить, что стихи написаны скорее в подражание раннему Гумилеву с его почти ребяческой интонацией. В последние годы поэт писал совсем иначе, без трогательных романтических банальностей, с несравнимо большим мастерством.

Зато другое свидетельство, практически, несомненно: оказавшийся на пару недель позже в тюремной камере на Шпалерной, филолог Георгий Стратановский, видел короткие строчки, нацарапанные огрызком карандаша на тюремной стене: «Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь. Н. Гумилёв».

Эта краткая надпись гораздо больше соответствует тому, что писал о своей смерти Николай Степанович Гумилёв (1886–1921), твердо, как и положено православному христианину, веривший в нелицеприятный и милосердный Божий Суд.

Биографии гениев русской поэзии чаще, чем какой-либо другой, заканчиваются пулями. Но и на этом фоне смерть Гумилёва была особенной — не абсурдная дуэль, не глупое самоубийство, не гибель на войне. Хотя каждым из перечисленных способов Гумилёв тоже едва не отправился на тот свет. Но Провидение его готовило к большему — поэт осмелился бросить открытый вызов кровавому большевистскому режиму и был убит, но не сломлен. Он умер святым мучеником русской поэзии, русской культуры, русской нации, восторжествовав над своими палачами.

Поэзия Божьего Суда

Гумилёв думал о смерти с самых юных лет. В стихотворении «Детство», описывая свои мальчишеские сражения с деревенскими сорняками, он писал так:

Я ребенком любил большие,

Медом пахнущие луга,

Перелески, травы сухие

И меж трав бычачьи рога.

Каждый пыльный куст придорожный

Мне кричал: «Я шучу с тобой,

Обойди меня осторожно

И узнаешь, кто я такой!»

Только, дикий ветер осенний,