След оборотня - Конрад Левандовский

Закончив опечатывать полтора десятка пакетов, она обратила внимание на серый конверт, который до этого поспешно отодвинула в сторону. Она взяла его в руки и разорвала, затем начала читать:

«Любимая моя! Письмо к настоятелю дошло на следующий день после полнолуния, так что мы с Каадом и мастером Якобом встретились с посланником в нескольких сотнях шагов от ворот монастыря. Солдаты ушли днем раньше, так что если в том письме был приказ вышвырнуть нас вон, то мне крайне жаль, что я не мог увидеть физиономии настоятеля. Каад пришел в себя сразу же после восхода полной луны и теперь утверждает, что он первый философ, решивший парадокс змеи, пожирающей собственный хвост. Они с мастером Якобом явно подружились и постоянно спорят на разные темы, от которых у меня болит голова. Мы сидим втроем у меня во дворе, одни, поскольку я на всякий случай отпустил всех слуг. Мастер Якоб все время что-то пишет или разговаривает с Каадом, который, кроме того, целыми часами греется на крыше. Соседи сердятся, о том же, что он сожрал уже половину обитателей хлева, не стоит и упоминать. Так что я тут, собственно, один и думаю о тебе. Кроме того, упражняюсь в фехтовании и с топором. Бегаю с мешками, набитыми камнями. Левая рука еще не настолько сильна, как раньше, шрам немного побаливает. Надеюсь, это скоро пройдет. Кажется, снова что-то начинается на карийской границе. Это правда? О Родмине до сих пор никаких известий. Новый судья Карды, который прибыл три дня назад, говорит, что урна с пеплом Риды всегда будет стоять на судейском столе как предостережение для выносящих приговоры. Когда мы снова увидимся? Я скучаю по тебе. Будь здорова. Мино».

Ириан тяжело вздохнула и с грустной улыбкой опустила руку, в которой держала письмо. Не время сейчас для любви, для тоски, для чего-либо иного! Не время. Медленным, но решительным движением она потянулась к чистой странице пергамента, окунула перо. Слова одно за другим выстраивались в ровные ряды.

«Мино Дерго, дворянину, старшему десятнику войска Его Величества Редрена III, по воле короля незамедлительно явиться в лагерь Первого легиона провинции Каладен для присвоения звания сотника. Подпись: Ириан Ферго, тысячник-капитан Королевской гвардии».

Да, она поступила так, как следовало. Так откуда же эта грусть? Прежде чем она отдала себе отчет в том, что делает, на нижнем поле официального, изданного от имени короля приказа она написала: «Я люблю тебя!» И лишь теперь, смущенная и полная стыда, дрожащими, как у шпиона, руками она сложила и быстро запечатала это последнее на сегодня письмо.

– Хватит вилять! Говори прямо: я или Ормед?

Верховный жрец заморгал и машинально поправил высокий воротник, закрывавший шрамы на шее. Его образ мыслей совершенно не соответствовал стилю рассуждений Редрена. Старые события и новый конфликт лишали их беседу всякой видимости делового обмена аргументами. Беро за последние годы сильно изменился. Он перестал поддерживать истребителей, но его непреклонность в вопросах религии лишь возросла. Он и король производили впечатление пришельцев с совершенно разных планет, которые лишь по воле случая пользовались одним и тем же языком.

– Значит, ты, господин, хочешь нашей помощи… Сейчас?

– Никакой помощи! – Редрен заскрежетал зубами.

– Даже в столь тяжелую минуту ты не намерен смириться и порвать с безбожным прошлым? – искренне удивился верховный жрец. – Зачем же ты пришел сюда, король?

Редрен глубоко вздохнул.

– Война с Каром начнется со дня на день, – еще раз повторил он, пытаясь сохранить спокойствие. – Я хочу знать, на чьей вы будете стороне?

– Нас не занимают преходящие проблемы меняющегося мира. Мы лишь следим, чтобы действия бренной власти были в согласии с законами, данными Великим Рэхом. Если они расходятся, нам приходится напоминать и предостерегать. А ты, господин…

– Хоть горшком называй, только в печку не ставь! – прошипел Редрен. – Для меня важно лишь, что вы суете нос в мои дела!

Брови верховного жреца поднялись, но с его умудренного годами лица не исчезло выражение отеческой снисходительности и заботы.

– Как же так, король? Как могут быть только твоими дела, касающиеся народа и законов, по которым ему выпало жить? Ведь именно нашей опеке вверено благо твоих подданных. Станешь ли ты возражать против того, что основные принципы непостоянства облика Рэха, которые мы провозглашаем вместе с наказом вечного смирения перед хаосом Бытия, важнее всего?

– Не стану, но я пришел сюда не для теологических дискуссий! Принципы – одно, а вопросы повседневной политики – совсем другое!

– Ты ошибаешься, господин. Эти вещи ясным и естественным образом следуют одно из другого. Меня беспокоит, что ты этого не видишь, король.

– Мир не есть Вечность! – взорвался Редрен. – Ты говоришь о том, о чем сам понятия не имеешь!

– И я так думаю, сын мой.

Наступила напряженная тишина.

– Повторяю, – начал в очередной раз властелин Суминора, – могу ли я рассчитывать на ваш нейтралитет во время войны с Ормедом?

– Этот вопрос неудачно сформулирован и касается малозначительной проблемы.

– Вовсе нет!

Верховный жрец пропустил мимо ушей возглас Редрена.

– Нас не волнует монарх чужого народа. Важен король, который правит здесь и сейчас. Именно его неподобающее поведение повергает нас в грусть и беспокойство.

– Во имя Рэха! Ты что, не понимаешь, о чем я?

– Король, ты беспокоишься вовсе не о том, о чем следовало бы.

Редрен почувствовал, что еще мгновение, и он схватится за корону и натянет ее себе на шею, как если бы она была из соломы, а не из металла. Он вскочил и направился к выходу.

– Куда ты, король? – спокойно спросил верховный жрец.

– На войну! – в ярости он едва не выломал золотую ручку.

За дверью ждала Ириан вместе с десятью гвардейцами. Четверо вооруженных стражей храма, которых королевские солдаты вынудили отойти от порога, мрачно смотрели на них. Красноглазая подошла к Редрену.

– Господин?

– Чтоб им в пекло провалиться! – выдохнул король. – Одни увертки и отговорки! Идем!

Гвардейцы деловито выстроились вокруг короля и своего командира. Их тяжелые сапоги застучали по гранитным плитам шедшей вокруг храма галереи.

– Я сам виноват! – в гневе бросил Редрен. – Я позволил им в течение стольких лет набирать вес и значение в обществе! Естественно, в конце концов каждый их шаг начал мешать всем моим действиям. Политическое влияние для них – словно бритва в руке ребенка. Они зарежут ею меня, и себя, и весь Суминор! – продолжал он, уже спокойнее. – Но этот лысый и тощий войдет в королевскую канцелярию только через мой труп! – страстно закончил он.

– Привет, мама!

– Ири! – Хантиния Ферго встала с дивана и подошла к приемной дочери. Женщины обнялись и расцеловались.