Крест на чёрной грани - Иван Васильевич Фетисов

Толпа колыхнулась в ожидании смелого оратора. Выходи, крой правду-матку. По переулкам-закоулкам шепчете, не боитесь? Прилюдно дрожат коленки!

– Прошу… Запрета никому нету. Не было и нету…

– Не скажи, Фомич, – подал из толпы голос Никанор Добробаба. – Кому-то, верно, нету, а кому и есть. Кто такие «стукачи»? Какая-то особая порода людей? Вот их слушают. А тому, кто сердцем чует правду, платок на роток…

– Где так?.. Тя просют – гутарь, – голос затерявшейся в толпе старушки.

– Не блуди вокругом да околь.

Задело гордого Никанора. Раздвинув толпу, вышел на обозренье к столу. Не держал камень за спиной, когда был партизаном в тылу Колчака, не держит и сейчас, зная, что правда не сегодня так завтра возьмёт свою силу.

– Хулу разносят две наши кумушки Полуня Мазулина и Сарка Ёжикова, – махнул Никанор в толпу рукой. – Вон они стоят под ручку и посмеиваются. Про меня наплели – будто ходил к бабе Мавре любовничать… Ходил! Токо совсем по другому делу. Спросите мою жинку – она врать не будет, зачем ходил…

Толпа оживилась. Послышались удивлённые голоса.

– Вот те на! Объявилось…

– Чё деется?!

– В амбар тёмный сплетниц! Хватит мутить воду!

Толпа колышется. Взгляни со стороны – люди, будто взялись крепко за руки и не хотят расходиться.

– Люди! Послушайте: это Полуня трясёт подолом, – крикнула Ежиха. – Ей не один Никанор бельмом на глазу.

– Ах ты сволочь! – вспенилась длинновязая Мазулиха. – Сама плетёшь, а… – и схватила низкорослую подружку за волосы. Трясёт, как конопляную кудельку.

Ежиха пытается ухватить Полуню за косы, но где там, Полуня высока, не достанешь…

Толпа, дав круг для чудного поединка, расступилась. Вот потеха. Любуйтесь! Ежихе досадно – никак не может уцепить Полуню за волосы. Достань

– повисла бы гирей и успокоилась. Но не всякому и не всегда доступно то, о чём страждет онемевшая душа.

Но кто-то из мужиков, омрачённый неприглядным зрелищем, зычно воскликнул:

– Бабоньки, вы што, сдурели?! Опомнитесь! Не позорьте село родное… И подбежавшие двое парней развели выбившихся из сил соперниц на стороны. Отдохните да послушайте, о чём пойдёт речь дальше.

Никита Фомич, вздохнув облегчённо, смахнул ладонью со лба капли пота. Слава те господи, одна загадка-молва осветилась. Теперь, может, сплетницы языки прикусят – дальше народ наводить тень на плетень не позволит, побаловались – хватит!

А вот ещё один клубочек намотан – не дают сплетни покоя Мавре Федотовне. С той поры, когда Мавра овдовела, повелось: что ни случись в Калачном, во всём виновата Мавра. Дошло совсем до смешного. Сходила в лес и принесла полную корзину крупной спелой клубники. Где набрала? Другие бабы идут с пустой корзиной – нет нынче ягод, лето засушливое! Мавра находит, потому что колдует!.. А всё колдовство в том, что знает такое место, где ягодка родится в любое лето. Ходила-ходила однажды, блуждая по берёзовому пролеску, и набрела на поляну, где ягоды, охраняясь, прятались в траве, неприметные для других… Не утихает молва о посещении Мавриного подворья милицейским начальником Левоном Чуркиным. Не утихает, обрастая новыми подробностями. Было ли что на самом деле или придумали Мазулиха с Ежихой? Спрашивайте – Мавра Федотовна перед вами.

Никита Фомич зорким взглядом окинул толпу, притихшую в ожидании нового скандального дива. Молчок – шёпота даже не слышно. Люди будто оцепенели. Вот вам вся правда наяву, – перекликаются Ежиха с Мазулихой.

– Окинула Мавра колдовским взглядом толпу и заворожила. Но вот, постояв в раздумье, толпа шевельнулась – выскользнула из плотного окружения браволикая женщина в ярко-цветастой кофте с короткими рукавчиками, повязанная голубой косынкой – Устинья, жена Никанора. Баба на слово меткая, правдивая – что скажет про своего Никанора и Мавру?

– Тут мой Никанорушка коснулся семейной тайны, – заявила Устинья. – Я не хотела, чтоб о ней знали… Ну, раз коснулись, неча скрывать. Чё было, то было… Стал Никанорушка жаловаться на слабость. Не получается, как раньше бывало. Бьётся, бедняжка, изо всей силушки – не выходит…

– Ты о чём, Устя, головы людям морочишь? – громкий мужской голос из толпы: – Гутарь прямо!

– Всяк знат – о чём… Так вот… чё делать? Подвернулась к разговору Мавра Федотовна. Говорит этак уверенно – на всякую хворь природа запасла снадобье. Знать тока надо – какое. Мавра знат. Пообещала Никанору помочь. И ведь помогла!.. Не наговорами-заклинаниями – настоем какого-то целебного корешка! Вот и всё колдовство! А слухи бог весть о чём… – Устя закончила речь, довольная тем, что её люди слушали, кивая головами.

Мавра Федотовна перекрестилась: слава, Господи, – есть же на белом свете добрые люди! И зная, что про Левона Чуркина обязательно спросят, принялась рассказывать сама. Что хотела, то и молвила – что Левон по долгу своей ответственной службы приходил узнать, гонит ли она зловредный самогон. Никакого аппарата для этого запретного дела не нашёл, чему даже обрадовался (не надо бабу Мавру мучить допросом и заводить уголовное дело). За столом в летней кухоньке, выпивая ягодную настойку, сидел. Ну и что – какой мужик откажется выпить? Упоминать про кочерика и вовсе не хотела. Никто, кроме Мавры, не видел, как было – незачем и накликать на себя беду…

Слушали Мавру, не прерывая – утешила до поры до времени души любопытных.

И надо же, в эту минуту благоразумного согласия выскочил на круг пред народом пастушок Санька и, комкая слова, затараторил:

– Я тож скажу… Мне надо… О тётке Мавре. Она добрая. Всё у ней ладно. Умеет варить вкусный борщ. Знат интересну сказку… Боле её не ругайте! – выпалил и, как в кусты зайчонок, юркнул в толпу.

– Спасибо те, сынок! – перекрестившись, тихо молвила Мавра. – Дай бог те здоровья да счастья!..

Подивились люди Санькиной смелости и стали ожидать, что скажет Никита Фомич дальше. Собрался что-то поведать – уже держит, разглядывая и шевеля губами, в руках развёрнутую бумагу.

Толпа нетерпеливо пошатнулась – наговорились, пора расходиться по хатам. Да вот напасть – житейская история, которой в иное время не придали бы серьёзного внимания, стала предметом политического смысла. Накануне схода Никита Фомич получил из района депешу с указанием «разобраться и доложить по существу…». Разбираться надлежало с жалобой, подписанной безымянным «очевидцем».

– Слушайте, – сказал Никита Фомич и стал читать: – «Артельский пастух Гарма Балдаев и пастух частного стада Роман Иваныч организовали бой быков – одолела страсть увидеть, какой сильнее, колхозный или калачинский. Победил артельский бугай. Слава ему, а стало быть, и колхозному порядку!.. Но чему радоваться – что ни говори, а бычью драку пастухи затеяли для подрыва колхозного движения… Не это ли среди нас прячутся явные «враги народа»? Главный из