Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи

Остальные жандармы предупредили кучера, и тот с трудом придержал упряжку. Тетка Одиль уже бежала к ним. У нее на глазах племянница тяжело упала на дорогу — в булыжнике, с глубокими выбоинами от колес. Жермен лежала без движения, раскинув крестом руки. Лицо у нее было в крови.

— Пресвятая Дева! — перекрестилась напуганная женщина. — Пропала наша Жермен!

В фургоне Аристид Дюбрёй с трудом отодвинул оконное стекло. Увидев метрах в ста позади, на дороге, распростертое тело, он выругался. Жан тоже слышал крики, но и представить не мог, какая произошла трагедия.

Сидя напротив полицейского, сгорбившись, сжав колени, он лихорадочно размышлял. О побеге в этот раз и речи быть не могло — не дадут. Его наверняка отправят за океан, в Кайенну… Рядом громко заплакала женщина. Звуки рыданий заставили его встрепенуться. Если это Жермен, он не расстанется с ней вот так, не сказав и слова утешения! Жан резко вскочил, оттолкнул Дюбрёя и выглянул наружу. Одиль и Норбер как раз пытались поднять кого-то с земли. По круглому животу под желтым льняным платьем он узнал жену. Тут подъехал жандарм, загородив собой окно. Пожалев пленника, он тихо сказал:

— Ваша жена уцепилась за фургон и упала. Она жива.

— Кучер! — завопил Аристид Дюбрёй, которому вдруг стало не по себе. — Трогай! Я не собираюсь тут ночевать! Дюмон, сядьте немедленно!

Жан упал на заднее сиденье. Лошади снова пошли галопом. Их огромные копыта с толстыми подковами громко стучали по сухой каменистой земле. Этот звук и скрежет колес впредь ассоциировались у Жана с ощущением громадной потери и отчаянием. Жизнь его была разрушена. Долгое время Жан думал, что он сильнее полиции, органов правосудия. Чья дьявольская хитрость помогла разыскать его тут, в самом сердце Нормандии? Он выжил при крушении сейнера, на износ работал на ферме. Все мечты о благополучии и спокойной семейной жизни рухнули в одночасье! И что с Жермен?

«Малыш! — в ужасе задохнулся он. — Что, если она потеряет малыша? До родов еще далеко. Жермен говорила, не раньше Рождества…»

Аристид Дюбрёй наблюдал за задержанным. Но слезы Жана Дюмона его не тронули. Он думал, что за парнем надо следить в оба: он готов убить, только бы вырваться на свободу и увидеть жену и ребенка.

— Тебя будут судить в Ангулеме, — нейтральным тоном сообщил он. — Это моя юрисдикция. И не пытайся сбежать во время транспортировки — пристрелю!

— Думал, суда не будет, — отвечал Жан. — Ради такого, как я?

— Это дело быстрое, — заявил Дюбрёй. — Пока посидишь за решеткой. Преступления за тобой тяжелые.

Спустя три часа Жана поместили в тюрьму в Кане. На ферме Шабенов Базиль держал за руку только что отдавшую Богу душу Жермен.

— Как все это печально! — со вздохом произнесла она.

То были ее последние слова.

Старик рассказал ей о детстве и отрочестве Жана, как мог, объяснил, как случилось то… что случилось. Молодая женщина слушала, тяжело дыша, с затуманенным взглядом — пустота постепенно поглощала ее.

На следующий день почтальон принес письмо Леона. Увидев имя адресата, Норбер Шабен швырнул его в огонь.

* * *

Пастушья мельница, 18 сентября 1902 года

Шел дождь. Вода стекала по водосточным трубам с журчанием ручейков, рыжая черепица на крыше потемнела. Камни, которыми был вымощен двор, сверкали, как лакированные. Клер, прижавшись носом к стеклу, смотрела на это мокрое царство. Со вчерашнего дня ветер становился все холоднее. Раймонда на рассвете подкинула в сверкающую чистотой печку дубовое поленце.

За столом Матье и Николя разглядывали книжки с картинками, присланные Бертий. Не толкались локтями, не ссорились.

Этьенетта не упускала случая оставить сына на Клер. Вот и сейчас, видя, что мальчик занят, она убежала к Колену — и плевать, что у того полно работы.

— Как я буду без тебя, моя крошка Раймонда, не представляю! Так быстро летит время! А мы только то и делаем, что готовим, гладим, шьем, штопаем… И, конечно, за этими двумя шалопаями нужен глаз да глаз! Ну ничего, в следующем году Матье пойдет в школу.

— И вы, мадам, будете по нему скучать, — смеясь, отвечала служанка.

Клер закуталась в шерстяную шаль, наброшенную на плечи. Она никак не могла согреться. На улице, под навесом, Леон колол дрова.

— И все-таки он хороший парень, — тихо проговорила Раймонда. — Никогда не сидит без дела!

— Лошади его любят, и Соважон тоже. Я иногда его даже ревную к Леону, — пошутила Клер, подходя к плите.

Плетеное кресло Бертий так и осталось стоять на привычном месте. Она села в него, задумалась. Кузина настойчиво просила у нее прощения. В пакете с детскими книжками было письмо с извинениями, изложенными просто, без прикрас, — что-то новое для Бертий.

«Я простила бы ей какую угодно гадость, — подумала Клер. — Но то, что она сделала, — нет!»

Чтобы выбросить Бертий из головы, она заглянула в жестяную кастрюлю, где томились на малом огне листья таволги — красивого растения с крупными белыми соцветиями, — которые она нарвала на лугу после дождя в середине июля. Такой отвар облегчал головные и суставные боли. Клер заставляла отца пить по чашке каждый вечер: избыточная влажность в цехах была настоящим бедствием для тех, кто там работал.

Раймонда присела на край лавки и стала лущить фасоль. Обе женщины любили эти моменты тишины и покоя, когда можно спокойно поболтать о том о сем. Служанка по воскресеньям ходила в деревню, откуда приносила массу новостей.

— Мама сказала, что на прошлой неделе жена Бертрана Жиро родила мальчика. Это ее четвертый малыш. Четвертый за четыре года! Кто б мог подумать, при ее-то худобе!

Клер равнодушно пожала плечами. Иногда она сталкивалась с бывшей невесткой на деревенской площади. Они здоровались, обменивались парой вежливых фраз. Мари-Вирджини нравилось жить в поместье. Пернелль буквально сдувала с нее пылинки.

— Я получила от них открытку. Малыша назвали Альфонс, — сказала она Раймонде. — Меня приглашают на крестины, но я не пойду.

После переезда под родительский кров Клер старательно избегала Бертрана с женой. Выезжая верхом, она всегда ехала в противоположном от Понриана направлении. Нынешняя жизнь ее вполне устраивала, и она не лукавила, говоря, что хочет поскорее забыть места, с которыми связано столько горьких воспоминаний.

— А мсье Виктор? — осторожно спросила девушка. — Вы могли бы позвать его поужинать с нами, как раньше.

— Может, и позову…

— Я так и не поняла, почему вы с ним рассорились, — продолжала Раймонда. — Он наверняка тоскует по вам, как любят писать в романах.

— Быть тебе деревенской свахой, Раймонда! — отвечала Клер. — Дело в том, что он…