Танец паука - Кэрол Нелсон Дуглас

Из письма Лолы Монтес в редакцию «Нью-Йорк геральд» (1852)

Боже, поверить не могу, что мы пакуем вещи, чтобы покинуть остров Манхэттен и вернуться в Париж! Как там наши звери, интересно? Скучали по нам? Наверное нет, ведь мы держим целый зоопарк – персидского кота, попугая, мангуста… Остается лишь надеяться, что они не полакомились друг дружкой в наше отсутствие.

Оказалось, что наши новые наряды не влезают ни в один сундук, и потому Ирен предложила отнести их Анне Брайант, ранее известной как Леди Хрюшка.

– Я хочу оставить себе клетчатое платье-пальто, – предупредила я. – Оно очень похоже на то, что погибло смертью храбрых нынешней весной, и очень практичное.

– Ну тогда надень его в дорогу, и у нас появится дополнительное место. Годфри приехал с одним большим саквояжем, так что мы можем попросить место для еще одного сундука.

– Поверить не могу, что он мгновенно понял, что нужен нам, и примчался.

– Да, – сказала Ирен, надув губки для пущего эффекта, – он так и не получил мою гору писем. Их отправят из Баварии в Париж.

– Годфри не нужно возвращаться в Баварию?

– Вряд ли. Мистер Вандербильт сказал ему, что Холмс проследил, как баварские ультрамонтаны садились вчера на корабль в Европу. Думаю, секретные службы множества государств горят желанием поймать их. Отголоскам революции середины века не рады ни в одной стране, включая Баварию.

– Я счастлива, что больше их не увижу, но сомневаюсь, что они прихватили с собой и друга-индейца.

– Страшно, на что может подвигнуть фанатичная вера.

Ирен разбирала одежду, складывая ненужное в большой саквояж Годфри.

– Давай отнесем вещи Анне прямо сейчас, пока мужчины не вернулись со встречи с Огюстом Бельмонтом.

– А как насчет Шерлока Холмса? Он теперь тоже вернется в Англию?

– Не имею ни малейшего понятия. Наши пути, к счастью, разошлись. Хорошо, что он не из болтливых: я бы не хотела, чтобы о моей истории узнал кто-то, кроме близких друзей.

– То есть кроме Годфри и меня.

– Именно.

– По крайней мере, Пинк к этому темному делу не подпускали.

– Слава богу. Ты готова?

– Только шляпку и перчатки возьму. – Я отвернулась от зеркала. – А что это ты только что сунула в саквояж?

– Да так, одну вещицу. – Подруга поспешно закрыла саквояж.

Я не особо любопытна, а потому ничего не сказала даже тогда, когда Ирен отказалась от услуг носильщика. Снаружи нас ждал двухколесный экипаж, чтобы провезти два десятка кварталов до пансиона, где жили старые знакомые примадонны. Нью-йоркские улицы устремлялись строго на север и на юг, на запад и на восток, за исключением длинной диагонали Бродвея. Только Лондон по-прежнему останется лабиринтом улочек, по которому ходили еще Шекспир и Чосер.

Ирен постучала в двери комнаты на первом этаже, которую занимал Финеас Ламар, Чудо-профессор. Он пригласил нас войти, но Ирен сказала, что сначала отнесет одежду Анне, и потащила битком набитый саквояж по узкой лесенке.

Дверь открыла Эдит, дочка Леди Хрюшки.

– Миссис Нортон! Мисс Хаксли! Мама, у нас гости!

Когда Эдит упросила нас войти внутрь, Анна появилась из дальней комнаты, где шила у окошка.

Признаюсь, ее огромный капор с полями козырьком меня до сих пор смущал. Он скрывал ее черты, и я опасалась, что ее лицо сильно деформировано, раз она получила прозвище Хрюшка.

Эдит выросла, постоянно видя маму в этом головном уборе, а потому привыкла.

– Чудесно! – воскликнула Анна, роясь в саквояже Ирен. – Все новенькое! Мне пригодится! Спасибо большое!

Она разложила одежду на плетеных скрипучих стульях и пригласила нас присесть на такие же.

– Если хотите чаю, – объявила Эдит, – то спускайтесь к нам с профессором. У него самое вкусное варенье и желе!

– Конечно, мы заглянем, – пообещала Ирен, – поскольку уезжаем в Париж.

– А когда вы отплываете?

– Завтра, на «Эльзасе».

– Ох, мисс Хаксли! – Девочка схватила меня за руку. – Я вас больше не увижу.

– Наверное нет. – Я никогда не лгу детям. – Но я обещаю писать тебе, а скоро и ты научишься писать и будешь отвечать мне.

Это ее, похоже, успокоило. Я повернулась к Ирен и увидела, что она держит в руках маленькую коричневую книжку, которую достала из пустого саквояжа. На обложке золотыми буквами было написано: «Приключения Лолы Монтес». Все то время, что мы изучали жизнь Лолы, это была наша настольная книга, поскольку в ней содержалась автобиография, лекции, а также реклама других книг, правда, упоминание о некоторых казалось не совсем уместным.

Ирен быстро пролистала несколько страниц и нашла первую иллюстрацию, а потом раскрыла книгу, чтобы Анна смогла разглядеть ее из-под капора.

– Скажи, когда я была маленькой, Анна, совсем крошкой, ты видела эту женщину?

Это была гравюра, сделанная по фотографии Лолы Монтес, изображающей ее скорее всего на закате жизни. Мы увидели женщину с прямым носом и черными кудрями. На ней было бесформенное платье с вычурно расшитой горловиной, причем вырез был не под горло, но и не скандальным декольте. Больше всего платье напоминало ночную рубашку. Под портретом была помещена большая размашистая подпись «Лола Монтес», а ниже крошечными буквами имя издателя. Возможно, он стыдился того, что знакомит читателей с мемуарами авантюристки, хотя содержание было чрезвычайно познавательным.

Капор склонялся над страницей до тех пор, пока, казалось, не впитал изображение.

– У нее были блестящие черные волосы и черное платье.

– Это та самая Женщина в черном, что навещала меня, когда я была ребенком?

Капор кивнул:

– Она не просто навещала.

– А что еще? – взволнованно спросила Ирен.

– Научила тебя первым танцевальным шагам, едва ты стала ходить. Всегда говорила, что у тебя ноги танцовщицы, хоть мы этого и не замечали. Она тебя очень любила, а ты ее. Вы вместе прыгали, пели и держались за руки.

Анна погладила страницу.

– Жаль, что тут не видно ее глаз. У нее были потрясающие глаза, неправдоподобно синие. Она приносила тебе всякие безделушки и ленточки, а еще оставляла деньги на твое содержание. Саламандре и ее сестре Софи. Жаль, что их нет с нами. Они бы рассказали больше.

Мы помолчали, поскольку обе женщины трагически погибли, когда Ирен только-только приехала в Америку в поисках корней, и унесли секреты с собой в могилу.

– Как ты думаешь, это была моя мать?