Маргарет Тэтчер - Жан Луи Тьерио

Что касается Калигулы… В Маргарет не было ничего чисто женского, еще меньше в ней было феминистского. Для нее «женский вопрос» в политике значил мало. Она полагала, что, будучи женщиной, вышла в первый ряд в мире мужчин и теперь это возможно для каждой. Однако же для нее не могло быть и речи о том, чтобы принимать особые законы или предпринимать какие-то действия в направлении «феминизации» правительства или палаты общин. Кстати, в свое первое правительство Маргарет пригласила только одну женщину, леди Янг, а с 1983 года по 1990-й в правительстве Тэтчер женщин вообще не было. Ее идеал — это мужественность в политике, то есть мужские качества борца, воина. В то время как многие известные женщины, относящиеся к числу людей публичных, считают, что играть на «материнских нотах», выслушивать и утешать — ловкий, тонко рассчитанный ход, который не зазорно практиковать, Маргарет никогда не позволяла себе изображать «мамочку» Соединенного Королевства и присоединять свой голос к хору плакальщиц, чтобы уменьшить боль, причиняемую всякими «бобо» английского общества. Напротив, она видела себя неким подобием Черчилля в юбке, женщиной, обладающей мужскими чертами. Разумеется, иногда она вспоминала о типично женских качествах, но лишь затем, чтобы в конце концов резюмировать, что женщины обладают большей мужественностью, чем сами мужчины. Она не раз объясняла в своих речах, что «женщины работают менеджерами двадцать четыре часа в сутки», и добавляла: «Если вы хотите услышать речь, позовите мужчину, если же хотите действий, позовите женщину». Но дальше этого она не шла. Маргарет довольно резко и грубо обращалась со своим окружением, примерно с таким же тактом, с каким обходился со своими подчиненными какой-нибудь майор колониальных войск в Индии. Ее, пожалуй, даже можно было представить со стеком под мышкой. Она не принесла в политику ни мягкости, ни любезности. Напротив! Она не всегда улыбалась, чаще сохраняя суровое выражение лица. Она любила эту маску твердости. Она часто обменивалась с противниками ударами. На заседаниях правительства она нередко бросала кому-то из министров совсем по-мужски: «Замолчите!» В узком кругу ей доводилось употреблять и слова из лексикона извозчиков. В «Санди таймс» ее даже назвали Аттилой. Когда Маргарет сравнивали с великими женщинами, то всегда вспоминали самых жестоких, называя ее то «Екатериной Великой из Финчли»[177], то Боудиккой[178]…

Только раз мужественность «Железной леди» дрогнула… Это случилось, когда ее сын Марк пропал в пустыне во время проведения ралли Париж — Дакар. Изумленные телезрители увидели Мэгги в слезах. Она так испугалась за своего дорогого сына, что решила мобилизовать на его поиски военно-воздушные силы и бойцов специальной военно-десантной службы Великобритании. Это было самое неожиданное и даже неприличное зрелище. Маргарет без колебаний отправила сотни людей на смерть, чтобы отвоевать в Южной Атлантике крохотный островок, но когда речь зашла о жизни ее сына, она мобилизовала войска, чтобы его найти. Здесь сразу же напрашивается сравнение (а вернее, противопоставление) с маршалом Латтром де Тассиньи, который, будучи командующим в Индокитае, отправил своего сына на передовую, не желая давать ему никакой поблажки; сын его погиб на поле брани. Да, совсем другое дело! Но связано ли это с вопросом пола?

В сфере общественных отношений, в социальной сфере Маргарет всегда мыслила как мужчина. Здесь она была столь же консервативна, как и в политике. Да, сама она сделала головокружительную карьеру и признавала, что женщины имеют право выбора — работать или нет, но всегда напоминала о том, что считает первейшим долгом женщины служение своему очагу, своему семейству. Маргарет выступала против неполных семей, обрушивалась с критикой на матерей, оставлявших детей без присмотра. В ходе избирательной кампании 1979 года в своих речах она настаивала на том, что «семья — это цемент, скрепляющий общество; это пристанище, это больница, это место отдыха и развлечений, это место, где можно найти сострадание и сочувствие. Она работает на благо всего общества <…>; это нечто вроде передней всей жизни; и во всё это именно женщины превращают семью». Невозможно представить речь, в социальном плане более консервативную. Так что при Маргарет Тэтчер в Англии не произошло никакой феминистской революции.

Хотя в каком-то смысле революция все же произошла. «Карлтон-клаб», самый почитаемый и самый консервативный клуб, принимавший в своих стенах всех премьер-министров, но не допускавший туда женщин, не позволил себе отказать в этом женщине, поселившейся в доме 10 по Даунинг-стрит. В 1975 году, когда Маргарет «взяла штурмом» партию консерваторов, многие депутаты-консерваторы были удивлены той любезностью, коей она их вознаградила. Во время войны за Фолкленды матросы развешивали в своих кубриках рядом с фотографиями кинозвезд плакаты с изображением Маргарет. Все они находились под обаянием ее шарма. Было нечто от завуалированного эротизма в этой идее — драться за даму, за свою «Железную леди». Кроме того, она сама любила окружать себя мужчинами. К примеру, Сесил Паркинсон и Алистер Макалпин ей нравились именно потому, что ухаживали за ней достаточно сдержанно, чтобы не порождать чувства неловкости, но и достаточно ощутимо, чтобы Маргарет чувствовала свою привлекательность. Найджел Лоусон вспоминает в книге «Взгляд из дома № 11 по Даунинг-стрит»: «Маргарет была убеждена в том, что ее авторитет упадет, если она не будет постоянно хорошо одета». Она не придерживалась мужеподобного стиля одежды, столь дорогого сердцам многочисленных миссис Панкхерст, отказывавших себе в удовольствии носить модную фривольную одежду под тем предлогом, что общественная деятельность — дело чрезвычайно серьезное. Нет, Маргарет всегда хотела нравиться, и она посвятила в своих мемуарах целый большой абзац нарядам, которые носила. «Я почти никогда не покупала одежды свободного покроя. Я полагаю, люди хотят видеть своих руководителей, одетых как деловые люди». Чтение страниц, посвященных описанию того богатства, что находилось в шкафах на Даунинг-стрит, порождает трогательное чувство, будто перед тобой маленькая девочка из Грантема, которая терпеть не может те унылые темные платья, что шила ей мать. «Я следила за своей одеждой, как и большинство женщин, и для меня было очень важно, чтобы мой внешний вид соответствовал случаю и обстановке…»

Крофи было поручено следить за гардеробом Маргарет. «Мы вместе обсуждали стиль, цвет, качество ткани, — пишет она. — Более всего мне нравились те черные и темно-синие туалеты, что я заказала для банкета у мэра Лондона». Постепенно она стала одеваться в магазине модной одежды «Акуаскьютум», для которого вскоре стала наилучшим «манекеном». Маргарет не появлялась на люди в повседневной одежде, даже когда это было нужно, она хотела всегда выглядеть «при параде». На партийные съезды или конференции она всегда надевала темно-синие костюмы, а во время зарубежных визитов старалась, чтобы цвета ее одежды сочетались с цветами флагов тех стран, куда она прибывала. В Польше, чтобы показать, какие надежды она питает в связи с намечающимися в стране переменами, Маргарет оделась в зеленое, ибо зеленый — «цвет надежды». Она следила за тем, чтобы не показываться слишком часто в одном и том же костюме или платье. «Крофи было поручено записывать, что я носила на неделе <…>». На основе этих записей был составлен список, где каждый «ансамбль» получил название, связанное в основном с местом, где надевался в первый раз. Читается он как некий дневник путешественника: «Парижская опера, розовый для Вашингтона, цвета морской волны для четы Рейганов, бирюзовый для Торонто, синий для Токио, серебристый кремлевский, черный пекинский или „английский садик“». Несомненно, ее усилия приносили свои плоды. Ее элегантность, пусть даже немного старомодная, была очевидна. Ронни Миллер даже находил, что в Маргарет было нечто величественное, королевское. «Хотя она и происходила из среднего класса Грантема, она, становясь известной личностью международного класса, обретала вид женщины родовитой, вернее, высокородной, словно в генах произошла мутация». Так что и как женщина Маргарет всегда была на высоте.