"Качай маятник"! Особист из будущего - Юрий Корчевский

– С девушками как раз не проблема. Подумай сам – сколько ребят, мужиков с фронта не вернется. Сколько девушек и женщин одинокими останутся, выбор будет – ого-го!

– Ты так думаешь?

Майор замолчал. А я не думал, я просто это знал – после жестокой, опустошительной войны долгие годы мужики будут в большом дефиците. Даже этот майор, вылитый Клим Чугункин – ну, который Шариков из «Собачьего сердца». Внешностью не наградил господь, одним словом. Но для мужчины внешность – не главное. Была бы голова, да руки, да желание и умение работать.

И еще я знал, что после войны с немцами придется еще воевать с Японией. Но откуда это знать наперед майору? Не демобилизуют армию сразу после мая 1945 года, а на Дальний Восток отправят, японцев бить. Коротка та война будет, японцев быстро разобьем. Их хваленая Квантунская армия едва месяц продержится. Так что, если жив майор останется, придется ему, скорее всего, после одной войны на другую собираться. Но сказать ему об этом я, естественно, не мог.

– А с работой чего? – снова послышался тихий голос майора.

Я уже думал, что майор уснул – так долго он молчал.

– У тебя, в отличие от многих, руки, ноги, голова – целы. Подумай, сейчас даже инвалиды артели создают – сапожничают, часы ремонтируют. Мужские руки после войны в большой цене будут. Хочешь – на стройку иди, хочешь – в милицию. Да и для учебы ты еще молодой, можно в техникум поступить, да и в институт, если есть желание учиться и приобрести специальность.

– Не поздновато учиться-то? – неожиданно спросил со своей койки капитан Неустроев. – Смешно ведь будет – рядом со вчерашними школьниками за партой сидеть?

– Не смешно – ты не один такой будешь. Как армию демобилизуют – миллионы мужчин в свои дома вернутся, и многие, у кого голова на месте, учиться пойдут. Ведь не их вина, что они после школы учиться не смогли, Гитлер помешал.

– Так-то оно так, – подключился к разговору Олег Барышников.

Я оглянулся: оказывается, вся палата не спала, и с самого начала раненые прислушивались к нашему с майором разговору. Меня это порадовало. Стало быть – о жизни после войны задумываются, планы строят, значит – сомнений в нашей победе нет.

Олег, отбросив одеяло, сидел на постели. Видно, наш разговор всколыхнул в нем глубинные, сокровенные думы – лейтенант жаждал найти ответы на давно мучившие его вопросы.

– Вот мне двадцать три года, а приходят новобранцы, которым всего-то по восемнадцать годков, так я себя рядом с ними стариком чувствую. Я на фронте уже два года, а столько лиха повидал – на три жизни хватит. А вот на работе после войны с трудом себя представляю. Даже боязно немного – вдруг не одолею эти ученые премудрости, а неучу какая работа светит? Если без радости, то не хотел бы такой.

Во! Прорвало Олега! Как ему ответить, чтобы не обидеть невзначай?

– Профессию по душе выбирать надо, чтобы потом не ходить на работу, как на каторгу – часы отбывать, тогда работа в радость будет. Вот ты, Виктор, кем до войны мечтал быть?

– Учителем, – как-то смущенно произнес капитан Неустроев. – Только не смогу я теперь. Учитель должен к детям с добром идти, сеять разумное, доброе, вечное. А я зачерствел на фронте, ожесточился.

– Э, брат, зря ты так думаешь. Пройдет год, оттаешь. Время – самый лучший лекарь. Коли не передумаешь – пробуй, мой тебе совет. Не отступайся, иди детишек учить, раз тебе это по душе.

– А мне куда податься после войны? – спросил Олег Барышников. – Танкисты – те хоть технику знают, могут на МТС или автобазу устроиться, связисты тоже не пропадут. А я в пехоте все время воевал, только и умею, что на пузе ползать да стрелять, да еще землю копать. Столько я за войну лопатой намахался – на всю жизнь хватит.

– Ну, были же у тебя мечты, Олег?

– До войны моряком стать хотел. Как представлю, что схожу с белоснежного корабля на причал: в матроске – уголок тельняшки проглядывает, на бескозырке ленты ветер развевает, в брюках клеш, и девушки засматриваются – красота!

– А ты море-то хоть видел?

– Откуда? Я же из Свердловска сам, – ответил Олег, закурив папиросу.

– Чего же в моряки не напросился, когда призывную комиссию проходил? – спросил Виктор, потянувшись к Олегу подкурить папиросу.

– Куда военкомат направил, туда и пошел. Я еще тогда подумал, когда военком спрашивал – в морской учебке уж больно долго учиться надо было, а я на фронт рвался. Как все.

– Вот, может быть, выйдем скоро к Балтике, увидишь море! – поддержал Олега майор Локтев.

– Только оно студеное сейчас, не поплаваешь! – добавил Виктор.

Разговор по душам затянулся бы почти до утра, да в палату, заслышав разговор, вошла строгая медсестра Клава, получившая в госпитале прозвище «дизель-баба». Здоровенная, что твой «тигр». Раненого в одиночку с носилок на кровать перекладывала.

– Это кто тут ночью у меня не спит? Почему распорядок нарушаете – всю палату прокурили! Спать надо! Вот я завтра начальнику отделения доложу!

– Ну-ка, пехота, открой окно! – повернулся к Олегу майор. – Все, сестрица, уже спим, – заверил он за всех сердитую сестру.

Медсестра ушла. С виду – грозная, но никому докладывать не пойдет – это мы уже знали. А если кто и доложит, то нам всем все равно на фронт. Как говаривали в армии – дальше передовой не пошлют. Но меня в свое время посылали, и не раз.

С каждым днем грудь меня беспокоила все меньше. Я уже вставать стал, ходил на процедуры и в столовую, однако на осмотрах хирург недовольно головой качал:

– Не нравится мне твоя грудная клетка, капитан, – плохо срастается. Авитаминоз, переутомление, нервишки. Витаминчики поколем, спи побольше – для нервов хорошо. Эх, кабы не война – в санаторий бы тебе, в Крым или Кисловодск, на воды, на грязи.

С этого дня мне начали делать укрепляющие уколы.

Сопровождаемый соседями по палате, я подошел к процедурной. Вошел, представился шутливо:

– Капитан Колесников для очередной экзекуции прибыл.

Медсестричка оглядела меня смешливо. Вид у меня и в самом деле был негусарский, непрезентабельный. Одет в за-

стиранный коричневый халат, из-под которого подштанники торчат, на ногах – стоптанные тапочки «ни шагу назад».

– Ложитесь, товарищ ранбольной, вам три ампулы колоть назначили, – сказала она, глянув в журнал назначений.

– А можно я – стоя, только пригнусь? По-другому я, может, боюсь, – пошутил я.

Она кивнула.

– У меня рука легкая. Вот уж не думала, что мужчины такие трусы.

Я немного приспустил подштанники, опираясь на стол – неудобно мне было перед ней свой тощий зад оголять, но подумал – сколько она таких каждый день видит?

Уже после укола сказал:

– Меня Петром зовут.