Опасная леди - Мартина Коул

Бенджамин ласково взял ее за руку:

– Все в порядке. Сар?

– Да, а в чем дело? – Она с недоумением посмотрела на мужа.

– Ты рада, что мальчики снова дома, не так ли?

Она улыбнулась:

– Да. Мне их очень недоставало.

– Я ничего не смог дать тебе в жизни, а, девушка? Если не считать тумаков, которые ты от меня получала. Когда вот так лежишь в постели, разные мысли приходят в голову.

Сара бросила взгляд на исхудавшее тело мужа, и, на какой-то миг, перед ней мелькнул образ того восемнадцатилетнего паренька, который когда-то, в один прекрасный летний вечер, свистнул ей. Это было в 1934 году. Он был тогда высоким, темноволосым и очень красивым, в своем котелке, выделявшем его среди сверстников.

Сара почувствовала, что к горлу подкатил комок.

– Я ни разу не говорил тебе об этом, Сар, но ты всегда оставалась для меня единственной девушкой. Я не переставал тебя любить. Да ты это знаешь, верно ведь?

Сара не ответила, только кивнула. Это был один из тех редких моментов в жизни, когда слова просто бессильны.

* * *

Акленд переговорил с министром внутренних дел и теперь ждал звонка Терри Пезерика. Марш убрался, Уильям Темплтон – тоже. Но если Марша взбесил подобный оборот дела, то Темплтон явно испытывал облегчение, хотя знал, что навсегда потерял Мору, в чем Акленд не сомневался.

Ожидая звонка Терри, Акленд время от времени тяжко вздыхал. Принесенная Пезериком папка сейчас странствует по Лондону. В числе прочих с документами должен ознакомиться сам государственный секретарь по контролю за окружающей средой и провести соответствующие консультации. В отличие от Марша, Акленд сумел осознать свое поражение и в глубине души радовался, что Мора Райан их перехитрила. "Почему, собственно, она должна заплатить за все, а другие преступники, не менее опасные, гулять на свободе?" – вопрошал его голос совести.

Он обрадовался, когда зазвонил телефон, и вдруг почувствовал смертельную усталость: давала себя знать бессонная ночь.

В двенадцать сорок Терри позвонил Море, и еще до того, как он заговорил, она поняла, что все в порядке. Она буквально физически ощущала волны радости, исходившие от него и словно передававшиеся по телефонным проводам.

– Они приняли! Приняли все условия!

– Ох, слава Богу!

Впервые за несколько дней Мора с облегчением вздохнула.

– Не спорили? Приняли безоговорочно?

– Да, Мо! Безоговорочно. Все без исключения! Передай Ричарду, что он здорово поработал. Мы все, здорово поработали.

– А как с моими братьями?

– Полный порядок. Все будет в ажуре.

– Спасибо за помощь, Терри. Ты не пожалеешь, что так поступил. Обещаю тебе!

В голосе Моры звучала радость, и это показалось Терри странным.

– Значит, убываешь в теплые края?

– Да. Вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся.

– Что ж, может, и так, кто знает? Лучше нам прямо сейчас распрощаться: у тебя наверняка масса дел.

– Прощай, Терри. И еще раз спасибо за все.

– Не за что. – Мягко произнес Терри. – Прощай, Мора!

Он повесил трубку. А Мора так и осталась стоять, чувствуя себя еще более одинокой и несчастной, чем когда-либо прежде. Она переиграла и полицию, и власти, но не испытывала ничего, кроме всепоглощающего одиночества.

Вошел Ричард.

– Кажется, мы выиграли? – радостно спросил он.

– Да. Мы победили.

Мора произнесла это каким-то чужим, безразличным голосом, и Ричарду стало грустно.

– Тебе надо поторопиться, – сказал он. – В три тридцать ты должна быть в Гэтвике.

– Я знаю.

Ричард обнял ее. Она была много выше его, и он поднял голову, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Когда мне бывало паршиво, Майкл обычно говорил: "Рики, помни, нынешний день должен стать первым в твоей жизни". Я знаю, это – старо, и в то же время совершенно справедливо.

– Ох, Ричард, что бы я делала без тебя?

Она поцеловала его в губы, потом сказала:

– Позвоню-ка я Рою, сообщу хорошие новости.

* * *

Мора заняла свое место у окна в самолете, вылетавшем рейсом "Полет монарха" на Гибралтар. Было пять двадцать девять, и в любой момент самолет мог взлететь. Она была рада, что место рядом с ней оставалось свободным: не в том она настроении, чтобы поддерживать разговор с незнакомыми людьми. Мора чувствовала себя совершенно разбитой: ведь почти двое суток она не спала.

Она загадала желание, чтобы самолет поскорее поднялся в воздух, и прикрыла глаза. И тотчас перед ее мысленным взором возник Терри Пезерик... Она не могла не признаться себе, что ее чувство к нему оставалось прежним. То самое чувство, которое терзало ее уже больше двадцати лет, то накатывая, то отступая. Стоило ей услышать ко телефону его "прощай", как сердце едва не выскочило из груди. Что в нем такого, в этом человеке? Чем он ее приворожил?

Уильям, клявшийся ей в любви, предал ее полиции, но это не потрясло ее так, как короткое слово "прощай".

Рассказывая ему прошлой ночью о ребенке, Мора в глубине души надеялась, что это сблизит их. Так оно и случилось. Но лишь на короткое время. Видимо. Терри считал, что заплатил ей за все, согласившись вести переговоры с полицией. Она закусила губу.

Впереди сидели два маленьких мальчика, они были в восторге от предстоящего путешествия. Старший, лет десяти, со светло-каштановыми волосами и хитроватыми карими глазами, то и дело подсматривал за ней сквозь щель между сиденьями. Дети прыгали на креслах, веселились, и Мора поняла, что покоя ей ждать не приходится.

Она зажмурилась, моля Бога о том, чтобы самолет поскорее взлетел и можно было бы закурить сигарету. Кто-то сел на свободное место, но Мора притворилась, что спит. Она и в самом деле была не в силах вести светскую беседу.

– Мора Райан, вы арестованы.

Мора открыла глаза и онемела от изумления.

– Но... но... – она хотела что-то сказать, однако слова застряли в горле.

– Надеюсь, ты рада меня видеть? – шепотом спросил Терри и улыбнулся той своей немного кривой улыбкой, которая еще много лет назад покорила ее сердце.

– Ничего не понимаю. Когда мы говорили с тобой...

– Я пытался добыть билет на этот рейс. Знаешь, мне забронировали место. Это была последняя дерзость, которую я позволил себе, прежде чем окончательно плюнуть на свою профессию полицейского. – Он снова улыбнулся. – Не знаю, нужен ли я тебе, Мора. Но ты мне нужна больше, чем когда-либо прежде. Я всегда знал, что в один прекрасный день предъявлю на тебя права, как на свою собственность.