Ассасин - Симона Вилар

Когда Мартин вернулся с кинжалом, Уильям чуть пошевелил головой, но боль снова стрельнула, и он остался лежать, глядя на склонившегося к нему ассасина.

– Ну, вот я и в твоих руках, парень, – попытался улыбнуться тамплиер. – У тебя есть возможность поквитаться со мной за причиненную некогда боль.

– Я ее заслужил, мессир. Но та боль, то чувство вины, что я носил в себе столько лет, была куда острее всего, что я испытал у ваших палачей. – И, повернувшись к Ласло Фаркашу, он попросил: – Приподнимите и держите его, мессир.

– Что ты собираешься со мной делать, Мартин?

Выслушав ответ, Уильям скривил губы.

– Бойца из тебя и впрямь сделали отменного, парень, но лекарь ты весьма посредственный, как я понимаю. Ну да ладно, какой уж есть… Но послушай воина, который не раз проделывал подобное: не стоит вытягивать стрелу тем же путем, каким она вошла. Лучше проталкивай вперед, чтобы она вышла сзади, да только сперва отломи это проклятое оперение у моих глаз.

Он сам командовал своей операцией! И понимал, что, если стрела не задела кости, она выйдет, если же ее не достать…

Думать об этом не хотелось, и Шампер постарался отвлечься, спрашивая Ласло, как вышло, что тот надолго исчез перед боем, они уже и помолиться за его душу успели, но потом вдруг появился в самый разгар схватки? Придерживая раненого маршала, Ласло стал отвечать: выслеживая ассасинов, он просто оказался в неудобном месте на скале; люди Старца Горы расположились как раз вокруг него, и тамплиер был вынужден весь день наблюдать за ними, затаившись, но не имея ни малейшей возможности улизнуть. Вот он и выжидал, а когда уже в темноте ассасины поскакали, он кинулся по их следам и…

Шампер уже не слышал его слов.

Боль захлестнула Уильяма, он чувствовал себя беспомощным и ничтожным, не замечал, что колотит кулаком по земле, но слово свое все же сдержал – не кричал, а только шипел сквозь сжатые зубы, пока сознание его не погасло.

– А теперь рана в боку, – произнес Мартин, когда прижег рану на лице и перебинтовал голову маршала.

Надо было успеть, пока де Шампер не очнулся, да и уложить его теперь можно было нормально, а не почти выворачивая голову, когда из нее торчала стрела.

– Ты что-то понимаешь в таких ранах? – спрашивал Ласло.

Мартин молчал.

К ним из лесу вернулись уцелевшие после стычки с ассасинами крестоносцы – кто постанывал при ходьбе, кто, наоборот, приободрился и уже весело помахивал острием копья, на котором красовались пронзенные длинные рыбины. Рыцарь Юг де Мортэн приказал воинам не мешать врачевать маршала, и они сгрудились у костерка, потрошили пойманную форель. Рыбы было довольно много, ее частично обмазали глиной и испекли на углях, а частично сварили, использовав в качестве котелка шлем одного из воинов. Переговаривались, что напоят рыбьим отваром мессира Шампера, когда тот очнется.

– Он сейчас ничего не сможет съесть, – сказал, присаживаясь подле них, Мартин, закончивший возиться с раной тамплиера в боку. – В крайнем случае сможет пить воду.

– Маршал так плох? – волновались крестоносцы.

Мартин лишь пожал плечами, и его больше не спрашивали. Стали молиться за своего командира.

Поедая испеченную рыбу, Мартин обдумывал положение Шампера. Рана в боку была не так и глубока, как он сначала опасался, но он не знал, задеты ли жизненные органы. А еще ему не понравилось то, что от удара порвалась кольчуга и раскрошившиеся звенья плетения, вмятые в тело, оказались в кровавом месиве раны. Мартин промыл и очистил ее, насколько это было возможно, но за успех поручиться не мог.

И все же он недооценил Шампера. Тот, отлежавшись до вечера и отдохнув, смог подняться и сесть у костра. Сидел, правда, скособочившись, голова была перевязана поперек лица, и там, где вынули стрелу, под скулой, сквозь повязку проступала кровь. Кровоточила и рана в боку, отчего мучила жажда, и тамплиер то и дело жадно пил воду. Но ни разу не застонал, даже сказал, что если все они отдохнули, то могут тронуться в путь, пока их не обнаружили люди Синана. Благо теперь у них есть лошади. Шампер даже полюбопытствовал у Мартина, как вышло, что его белоногий Незерби (он так и называл коня – Незерби) не был раздавлен под камнепадом? Мартин пояснил: погнав рыцарских скакунов к месту обвала, он сидел как раз на коне маршала и соскочил с него, когда уже приблизился к опасному проему среди скал. У него на глазах Незерби вроде побежал за остальными лошадьми, но, видимо, отстал от них, и каменная лавина его не задела. Они ведь слышали одинокое ржание, когда уходили. Ассасины же, у которых не так много хороших лошадей, не преминули забрать коня себе. Ведь именно на Незерби позже сидел их предводитель во время нападения.

– Мне показалось, что ты знаешь этого человека, – произнес Шампер, стараясь не думать о боли, когда взбирался на своего вновь приобретенного любимца. – По крайней мере предводитель фидаи звал тебя во время схватки.

Да, мы старые приятели, – отозвался Мартин, устраиваясь на лошадином крупе позади Ласло. – И, зная этого человека, скажу – он ради благосклонности имама на все пойдет. Сабир очень опасен. Он ловок, умен, упорен, предприимчив. И все же почти всегда мне удавалось обойти его.

– Не бахвалься, что ты лучше любимчика Синана, – тронув поводья своей лошади, сказал Юг. – Лучше докажи это, сумев вывести нас из этих проклятых гор.

Они стали обсуждать дорогу, но Уильям не участвовал в разговоре – чувствовал себя слишком слабым, слишком неуверенным, даже несмотря на то, что сидел на любимом коне, который повиновался малейшему движению его колен или просто шел вместе с другими лошадьми, ибо порой Уильям просто сидел на нем, облокотившись о луку седла и ничего не соображая от боли. В голове от жара так мутилось, что он дважды чуть не поехал не в ту сторону, но когда Ласло предложил пересесть к маршалу и править его конем, решительно отказался. И все же Уильям был настолько слаб, что каждое движение давалось ему с трудом, в седле он сидел скособочившись, весь в поту, и кровь проступала сквозь повязки, особенно от раны в боку. Сквозь нараставший гул в голове он уже едва слышал стук лошадиных копыт, глухими ударами отдававшийся в его венах.

Беглецы ехали всю ночь, и маршал выдержал этот переезд. Но к утру его силы стали таять, и он уже не возражал, когда кто-то оказался позади него. Он оглянулся и встретил взгляд ярких голубых глаз. Надо же – не Ласло, а Мартин. Его былой враг… его спаситель.

Потом начался бред. Сквозь волны жара и боли Уильям чувствовал, что ему что-то говорят, причем громко и настоятельно, но слова накатывали гулом в такт ударам сердца. Щека и рана за ухом, где вышло острие, горели, однако пульсирующая боль в боку донимала куда сильнее, и каждое движение отдавалось острой болью до паха. Он слабел…

В какой-то миг Уильям пришел в себя и понял, что он уже не верхом на Незерби, а его несут: орденские собратья соорудили носилки из длинных копий и веток, связали их ремнями, а поверх натянули один из плащей тамплиеров. Движения не умаляли боль, но теперь хотя бы не нужно было тратить силы на то, чтобы удерживаться верхом. Уильям даже огляделся, поняв, что его спутников стало еще меньше. Только четверо и Мартин. Этого парня словно ничего не брало, шел себе впереди, указывая направление, пока Юг де Мортэн и один из сержантов несли маршала, а Ласло и ратник вели коней в поводу.