Мартлет и Змей - Владимир Торин

Они оба упали на мостовую и еще некоторое время боролись, пока силы окончательно не покинули Сегренальда. Наконец, тело обмякло, и все закончилось. На ноги поднялся только один из противников – и это был вовсе не маркиз Луазар.

Саэгран Маэ подошел ближе и одобряюще кивнул своему стражу. Он ни на секунду не сомневался в исходе этого «поединка»:

– Неплохо, Мекке. Но в следующий раз бей чуть выше – твой удар оказался слишком щадящим. Поднимите ала Найре, – он указал на все еще лежавшего на мостовой без сознания эльфа, – и выступаем. Остальным отрядам – пусть идут следом и вычищают город от тех, кто будет мешаться под ногами. Тут вроде все.

Пурпурный Парус был, как всегда, прав – в этом переулке у воителей Черного Лебедя больше дел не осталось. Пятеро иссеченных мечами тел цыганских детей и одна обезглавленная женщина остались лежать у серой стены невзрачного теальского дома – всего этого истекающий кровью Сегренальд Луазар, к счастью для себя, уже не увидел. Зато услышал звонкий щелчок хлыста и скрип колес пронесшейся неподалеку кареты. Улыбнувшись, маркиз закрыл глаза.

* * *

Над Теалом расправляло крылья холодное утро. Еще не так давно царивший на улицах мрак отступал, забивался в щели и таял на озаренной солнцем черепице. И все же в городе еще оставались места, где сгустки тьмы могли укрыться и в бессильной злобе взирать на происходящее.

Высокая башня ратуши, в глубине которой скрывался старый часовой механизм, оставалась одним из таких прибежищ. Если бы господин Перкинс, городской часовых дел мастер, в столь ранний час вдруг оказался бы у себя на рабочем месте в комнатушке за большим циферблатом с вечно бегущими по кругу стрелками, да еще бы и присмотрелся как следует к стрельчатому окну, то был бы весьма озадачен тем, что самая обыкновенная забившаяся в оконный проем чернильная мгла, оказывается, может шевелиться, колыхаться в виде подернутой дымки и даже менять очертания. Впрочем, господину городскому часовщику уже не суждено было удивляться – в это самое время его бездыханный труп вместе с другими жертвами беспорядков лежал где-то между переулком Старого Бона и улицей Седьмого Сына, что вызывало большие сомнения в том, что он теперь вообще когда-нибудь здесь появится.

А между тем сгусток мрака в углу одинокого окна встрепенулся, взъерошился торчащими во все стороны перьями и пухом и превратился в птицу. Пернатый гость мог похвастаться сотканным из ночной тьмы оперением, антрацитовым клювом и полным равнодушия взглядом чернильных зрачков, в которых еще какое-то время отражалась уходящая вдаль черная дорога. Птица несколько раз моргнула, расправила крылья и огляделась. Под мерный стук часовых механизмов ворона прошествовала по подоконнику, недолго думая подцепила клювом засов на ставнях и уверенным движением отодвинула его в сторону. После чего распахнула окно и, оглашая воздух пронзительным карканьем, вылетела на рыночную площадь.

Черная птица поднялась в утреннее небо и окинула внимательным взором лежащую внизу панораму города, высматривая добычу. Там, среди серых домов, покрытых столь же невзрачной черепицей, копошились создания, хорошо знакомые крылатому гостю. Люди… Ворона прекрасно знала их быт, характеры, реакции и повадки. Настолько хорошо, будто ей довелось провести среди не умеющих летать двуногих большую часть жизни. Возможно, так оно и было – птица совершенно не помнила своего прошлого, в той части памяти у нее зияла пугающая, наполненная до самых краев страданием и болью пропасть, куда совсем не хотелось заглядывать. Куда ей запретили смотреть. Лишь в одном птица ни на секунду не сомневалась – в том, что ее душа жила раньше не в вороньем теле, частично, по крайней мере, и засунули ее в Черного Проводника только лишь потому, что живым не место в тех мрачных просторах, откуда она пришла. Как и потому, что оттуда никого просто так не отпускают, даже на время. В мире живых у нее была конкретная, вырезанная в сознании единственной мыслью цель. Задача. Приказ. Мрачная воля того, кому она нынче принадлежит целиком и полностью и кому невозможно не подчиниться.

Присмотревшись, птица увидела, что люди – не единственные, кто суетится внизу. Были и другие, совсем не знакомые ей создания. Чужаки. И пусть они тоже ходили на двух ногах и общались друг с другом при помощи членораздельной речи, ворону не обманешь: их души, которые она видела насквозь, были совсем не такими, как у людей. Словно два хрустальных вазона, поставленные рядом, не просто созданные разными по уровню мастерами, но при всей своей внешней якобы схожести отличающиеся настолько, что один разобьется вдребезги, если его уронишь на пол, а на другом, даже если ударить по нему боевым молотом, не останется ни царапины.

Да, эти чужие души не гнулись и не ломались. Подобно крепчайшему алмазу, они всегда оставались в своем первозданном виде, без единой заметной трещины. Даже у Хозяина не было над ними власти, а все потому, что это были не его души. У них был свой повелитель, вернее, повелительница, и она не собиралась ни с кем делиться своим алмазным ожерельем. Именно по этой причине птица и была здесь, именно один из этих ценных бриллиантов ей и было приказано выкрасть, нагло и дерзко вырвать вожделенную драгоценность из чужого клюва. Схватить потерявшую последнюю совесть душу и доставить ее Хозяину.

Ворона громко каркнула, пролетая над городским прудом, чернильные воды которого выглядели столь же безжизненными, как покойник в могиле. Тягучая смоляная жидкость разъедала берега, просочившись из тех мест, где нет ничего дышащего и теплого. Теперь и здесь стало так же: ни ряски, ни кувшинок, ни насекомых, ни чуть слышного шуршания в прибрежной траве. Птицы, звери и люди сбежали, а рыбы, которым некуда было деться, все всплыли кверху брюхом, еще больше усиливая гнетущее впечатление.

Но ворону не волновали погибшие обитатели пруда – сделав круг, она снизилась и опустилась на топ мачты одного из трех кораблей с нетронутыми ветром ветхими пурпурными парусами, а потом перебралась на рею. Черные громадины судов сели на мель и слегка завалились на бока – пруд отнюдь не был глубоким, но больше всего вопросов вызывало то, как эти чудовища вообще здесь оказались. Существовала лишь одна река, по которой они могли приплыть, и текла она через ту самую страну, откуда и прилетела птица.

Палубы судов были пусты – все, кто сюда прибыл, уже покинули корабли и сейчас наводили ужас на город. Ворона видела, как фигуры в пурпурных плащах растекаются по мирным улицам подобно смертельному мору, потому как там, где они проходили, оставались лишь трупы. Из вышины казалось, будто заросли цветущего чертополоха пробиваются сквозь камни брусчатки и расползаются все дальше от парка по улицам.

«Сегодня в Печальной Стране небеса вновь украсит багровый закат. Никто из нас, кроме Деккера, не любил на него смотреть», – почему-то подумалось птице.

На миг в птичьих зрачках отразились две темные фигуры, бредущие вдаль по черной дороге. Пернатая гостья даже слегка удивилась, откуда у нее в сознании взялся этот странный и непонятный образ, словно в пустующей памяти проросло нечто из прежней, давно позабытой жизни.

Ворона каркнула и спорхнула с реи. Ее путь лежал по кровавому следу, оставляемому за собой чужаками. Острие этого пронзающего Теал копья сейчас находилось в центре города, где крупный отряд людей готовился дать бой на подступах к цирюльне с весьма подходящим для грядущих событий названием «Клещи и Пиявка»…