Ведьма - Камилла Лэкберг

Ее охватил новый приступ тошноты, а с ним пришло осознание. С самого начала у них был план. Все – фейк. Вендела, которая постучала к ней в дверь и захотела пообщаться. Они только притворялись, что подружились с ней. Все – притворство.

Как в Англии.

Джесси подтянула к себе колени, уже не ощущая запаха. Единственное, что она чувствовала, – растущую дыру в груди.

Между ног болело, и она потрогала рукой. Там было липко, и хотя опыта у нее не было, Джесси сразу догадалась, что это такое. Сволочи…

Собрав все силы, она спустила ноги с кровати. Поднявшись, покачнулась, и на этот раз побороть приступ тошноты ей не удалось.

Когда ее вырвало, Джесси вытерла рот тыльной стороной ладони и переступила через лужу блевотины на полу. Ей удалось добраться до ванной, дверь в которую находилась прямо в спальне.

Слезы затуманили ей глаза, когда она увидела себя в зеркале. Косметика размазалась, на шее и груди – остатки блевотины. На лбу написано «шлюха». Все щеки тоже исписаны плохими словами.

Уронив голову на край раковины, Джесси разрыдалась. Простояла так несколько минут. Потом залезла под душ, открыла горячую воду – как можно горячее. Когда повалил пар, встала под душ, чтобы бурлящая вода облила все тело. Кожа покраснела, как от ожога. Блевотину тут же смыло, отчего черные слова проступили еще явственнее.

Эти слова буквально кричали ей в лицо, и она чувствовала, как внизу живота что-то судорожно и болезненно пульсирует.

Взяв с полочки бутылку жидкого мыла, Джесси вылила на себя огромное его количество. Она терла у себя между ног, пока не уничтожила все следы. Теперь она никогда и никому не позволит к ней там прикоснуться. Все осквернено, уничтожено.

Она все терла и терла кожу, но слова не оттирались. Ее пометили – и теперь она желала пометить тех, кто это сделал.

Стоя под горячей водой, Джесси приняла суровое решение. Они за это заплатят. Все до одного. Мало не покажется.

* * *

Сидеть с тремя детьми в состоянии тяжелого похмелья – такое следует занести в список наказаний за тягчайшие преступления. Эрика понятия не имела, как ей пережить этот день. И, как всегда, дети мгновенно почувствовали слабину и воспользовались этим. Конечно же, Майя оставалась такой же спокойной и сговорчивой, как обычно, зато близнецы выбрали этот день, чтобы вести себя так, словно никогда ранее их нога не ступала в меблированные комнаты. Они кричали, дрались, залезали повсюду, а на каждое замечание реагировали долгим воем, от которого у Эрики буквально раскалывалась голова.

Когда зазвонил мобильный телефон, она поначалу хотела не отвечать, поскольку уровень звука все равно исключал возможность беседы. Но потом увидела, что звонит Анна.

– Приветики, как ты себя чувствуешь?

Голос у Анны звучал неприлично бодро, и Эрика тут же пожалела, что ответила. Слишком велик был контраст с ее собственным состоянием. Однако она утешалась мыслью, что, не будь Анна беременна, сейчас она представляла бы собой еще более плачевное зрелище.

– Ты вчера нормально добралась до дома? Ты еще оставалась, когда я уходила, но я немного волновалась, найдешь ли ты дорогу домой…

Анна издевательски расхохоталась, а Эрика вздохнула. Еще один член семьи, который будет дразнить ее этим до конца дней.

– Судя по всему, домой я все же добралась, однако никаких воспоминаний у меня по этому поводу не осталось. Однако мои ноги наглядно демонстрируют, что я шла домой босиком.

– Боже мой, какая обалденная вечеринка! И кто мог подумать, что тетки в молодости так гуляли… Что за истории! У меня в какой-то момент чуть уши не отвалились.

– Да уж, теперь я никогда не смогу смотреть на Кристину прежними глазами, это уж точно…

– С танцем тоже здорово получилось.

– Да уж. Мне, видимо, приспичило поучить Патрика танцевать ча-ча-ча, когда я вернулась домой…

– Правда? – воскликнула Анна. – Я отдала бы все на свете, чтобы это увидеть.

– А потом я отрубилась, припав к его плечу, в самый разгар урока, так что ему пришлось уложить меня на диване в гостиной. И теперь я чувствую себя так, как того заслуживаю. Ну а мальчишки, разумеется, сразу почувствовали, что мама не в форме, и атакуют с двух флангов.

– Бедняга! – проговорила Анна. – Я могу посидеть с ними немного, чтобы ты могла отдохнуть. Я все равно сижу дома.

– Нет, я справлюсь, – ответила Эрика.

Предложение показалось ей невероятно заманчивым, однако совесть где-то в глубине нашептывала, что она сама поставила себя в такую ситуацию и винить особо некого.

Разговаривая по телефону, Эрика бродила туда-сюда, но теперь она остановилась перед портретом Лейфа. Виоле и впрямь удалось ухватить в нем самое главное – если судить по его фотографиям, которые видела Эрика. Однако портрет показывал нечто большее, чем обычные снимки. В нем отражалась вся его личность – казалось, он не сводит глаз с Эрики. С прямой спиной и гордым выражением лица Лейф восседал за своим письменным столом, на котором все лежало в идеальном порядке. Пачка бумаг перед ним, ручка в руке, стакан с виски, стоящий рядом. Эрика уставилась на портрет. И вдруг туман рассеялся. Теперь она точно знала, на что обратила внимание вчера, прежде чем захрапеть на плече у Патрика…

– Анна, я передумала. Ты можешь ненадолго приехать к нам? Мне срочно нужно в Танумсхеде.

* * *

Карим повернул голову к окну. Одиночество здесь, в больнице, угнетало его больше всего, хотя к нему и заходили посетители. Его навещали Билл с Халилом и Аднаном. Но Карим не знал, что им сказать. Даже когда они сидели в комнате, он все равно чувствовал себя одиноким и брошенным. Когда рядом была Амина, Карим везде был дома, куда бы его ни забросила судьба. Она была для него всем.

Поначалу он сомневался, стоит ли отправлять детей жить к этой женщине-полицейскому. Ведь именно полицейские все это начали. Но у нее были такие добрые глаза… К тому же она тоже иммигрантка.

Сегодня утром ему удалось поговорить с детьми по телефону. Карим слышал, что им хорошо. С тревогой спросив, что с мамой и долго ли он еще пробудет в больнице, они принялись рассказывать, какой у них новый приятель по играм по имени Лео, какие у него игрушки, а еще такая милая крошечная сестричка, и что Рита готовит очень вкусную еду, хотя и совсем не такую, как у мамы.

Их радостные голоса на мгновение сделали Карима счастливым. Но тревога тут же снова придавила его. Врачи смотрели на него все более озабоченно каждый раз, когда он спрашивал об Амине. Один раз ему разрешили навестить ее. В палате было очень жарко; ему сказали, что температура там тридцать два градуса. Медсестра объяснила, что люди, получившие сильные ожоги, переохлаждаются от потери жидкости, поэтому пришлось повысить температуру в палате.

От запаха у него выступили слезы. Запах жареной свинины. Такой запах исходит от его любимой Амины. Она неподвижно лежала в постели, и Карим протянул руку, желая прикоснуться к ней, но не решился. С ее головы срезали все волосы, и он не мог сдержать всхлипов, когда увидел обожженную кожу. Поврежденное лицо блестело вазелином, тело было замотано бинтами.