Симфония проклятых - Джек Роган

— Разрешили? Кто…

— Майя, — прервал ее Гейб, — это все, что мне позволено рассказать. Ты меня понимаешь?

Она вытерла слезы и кивнула.

— Когда я уйду отсюда, то больше никогда не смогу вернуться, — продолжал он, чувствуя, как растет тяжесть в сердце. — Ни в нашу квартиру, ни в Майами. Мир узнает, что «Антуанетта» утонула вместе со всей командой.

— Господи, — прошептала Майя.

Гейб тяжело сглотнул. Каждое слово давалось ему с трудом.

— Мигель мертв. Тебе сообщат, что я погиб. Если ты скажешь, что я приходил и мы разговаривали, доктора будут утверждать, что ты все выдумала и горе заставило тебя увидеть несуществующие вещи. Правительство подтвердит мою смерть. Все будет так, будто я в самом деле мертв. Я исчезну, и меня никто не сможет найти. Я ухожу сегодня, chica, — продолжал Гейб, и его сердце затопила нежность. Он понимал, в каком смятении сейчас Майя. — И я надеюсь, что ты поедешь со мной.

Рот Майи приоткрылся, образовав маленькое «о», потом она оглядела комнату, словно рассчитывала найти в ней ответ, откинулась назад и попыталась расслабиться.

— И куда ты направишься? — спросила она.

— Я не могу сказать. Но я не стану лгать; это место совсем не похоже на Майами. Маленькая рыбацкая деревушка, в которой не говорят по-английски, — ответил он, присаживаясь на диван рядом с Майей. Он хотел, чтобы она прочла правду в его глазах. — Я не смогу оставить море, Майя. Никогда. Но больше не стану уплывать далеко. Я куплю маленькую лодку, буду вставать до рассвета и каждый день возвращаться домой к обеду.

Майя нахмурилась и отвернулась. Она не поверила ему. Гейб взял ее за руку.

— Я тебя не обманываю.

Майя тряхнула головой, и ее взгляд скользнул по комнате, прежде чем вернуться к Гейбу.

— Неужели ты действительно думаешь, что сможешь жить так?

— Да, если сможешь ты.

Ее нижняя губа задрожала.

— Ты прекрасно знаешь: это то, чего я хотела с самого начала. Но после всего…

— Я понимаю, — сказал он, сжимая ее ладонь.

Он протянул руку и убрал волосы с ее лица. Майя бросила на него вызывающий взгляд.

— Ты действительно думаешь, что мы сумеем простить друг друга?

— Хочешь честный ответ? Я не знаю, — сказал Гейб. — Но после совершенных ошибок и всего, что я потерял, и того, что случилось между нами, я получил шанс начать все заново. И меня убивает мысль, что мне придется это сделать без тебя.

Медленно тянулись секунды. Майя дышала спокойно и ровно, как во время сна. Ее взгляд был устремлен вдаль, она погрузилась в размышления. Потом она посмотрела на Гейба и быстро кивнула.

В течение долгого времени — с того самого момента, как он согласился работать на «Вискайю», чтобы помочь Мигелю, — Гейб ощущал себя пассажиром на корабле собственной жизни. Он был капитаном, но не хозяином своей судьбы. Гейб Рио, который никогда не винил себя, возмущался предательством своих близких, даже подумать не мог о том, чтобы кого-то простить или молить о прощении, — тот человек умер, исчез вместе с «Антуанеттой». Капитан Рио ушел на дно вместе со своим кораблем.

Гейб поднялся на ноги, и Майя встала с ним, продолжая держать его за руку.

— Пойдем, — сказал Гейб. — Они ждут. У нас совсем мало времени.

— Нет, у нас его будет много.

Майя отпустила руку Гейба и побежала собирать вещи. Затем она обернулась, посмотрела на него через плечо и добавила:

— Обязательно будет.

Вашингтон, округ Колумбия

Алена проснулась, словно от толчка, резко втянула в себя воздух и слегка покачнулась на стуле. Спина онемела, над правым глазом пульсировала сильная боль. Солнце светило слишком ярко, она подняла голову и отвернулась, пытаясь устроиться за письменным столом Дэвида, в его кабинете, где уснула прошлой ночью.

К ней вернулись нежеланные воспоминания. И хотя ей очень хотелось снова заснуть, это так и не удалось.

Звякнул дверной колокольчик, и его эхо звучало мучительно долго.

— Сукин сын, — хрипло пробормотала Алена.

Она выпрямила спину, вытянула руки и сбросила на пол стоящий на столе стакан из-под виски. Он упал на бок, и несколько унций янтарной жидкости растеклось по деревянным половицам, собираясь в шарики, словно ртуть.

Быть может, колокольчик уже звонил? Возможно, именно он разбудил ее?

Алена встала, отодвинула стул, бросила мрачный взгляд на разбитый стакан, словно он сам спрыгнул со стола навстречу собственной гибели, чтобы разозлить ее. Неуверенной походкой она подошла к открытой двери кабинета и остановилась, с недоумением глядя на предмет, зажатый в левой руке. Алена опустила глаза и раскрыла ладонь. Она вспомнила, что вчера вечером она перебрасывала эту вещь из одной руки в другую, погрузившись в глубокие размышления, и постукивала ею по письменному столу. Алена так и заснула, вцепившись в нее, словно это священный талисман.

Она стояла и смотрела на лежащий на ладони осколок гладкой вулканической породы немногим больше детского шарика.

Снова зазвонил колокольчик.

— Проклятье! — воскликнула Алена и швырнула камень в комнату.

Он угодил в одну из океанских лоций, которую Дэвид закрепил на стене, и упал на пол, не причинив никакого вреда.

Карты и вырезки из газет все еще оставались на прежнем месте, на письменном столе были разложены карты, образцы камней и фотографии лежали на полках вместе с книгами и журналами ее внука.

Окончательно проснувшись, Алена повернулась к ним спиной и поспешно спустилась по лестнице. Она провела руками по серебристым волосам, растрепавшимся во время сна, и разгладила черную блузку, которую не снимала со вчерашнего вечера.

Когда она отперла дверь, то увидела на пороге генерала Генри Вагнера, с грустным выражением раскаявшегося ребенка на лице.

— Алена, — сказал он.

Она подняла руку и принялась массировать правый висок.

— Хэнк, заходите. Мне не помешал бы флакон с экседрином.

Оставив гостя на пороге, Алена решительно направилась на кухню. Глаза чесались. У нее возникло ощущение, будто кто-то загнал топор ей в череп и сейчас пытается вытащить его.

Должно быть, генерал закрыл входную дверь и последовал за ней, — когда Алена нашла экседрин, наполнила стакан водой и выпила одну за другой четыре таблетки, он стоял на кухне в полудюжине футов у нее за спиной.

Рост Хэнка Вагнера составлял шесть с половиной футов, а его тело могло бы принадлежать бывшей звезде американского футбола. В пятьдесят два или три года он не пытался бороться с лысиной и прогрессирующей близорукостью и носил очки в золотой оправе с толстыми линзами. Иногда суровый, неизменно настойчивый, генерал всегда казался Алене достойным человеком, верящим в свое призвание. И хотя она не могла бы назвать его другом, Алена испытывала к нему огромное уважение.