Пятое сердце - Дэн Симмонс

Табакерка, которая Джеймсу была решительно не нужна, разве что как предмет искусства, была сделана из лучшей слоновой кости и украшена резьбой: крохотными андрогинными фигурами в струящихся одеждах. Похожие на ангелов или святых с полотна семнадцатого века, они придавали коробочке нечто сакральное, многократно усиленное тем, что теперь в ней хранился прах его обожаемой сестры.

Джеймс положил табакерку в узкую, но глубокую ямку и, засыпая ее землей, вспомнил обед у лорда Гаутона, где среди гостей были Теннисон, Гладстон и доктор Генрих Шлиман, тот самый, что нашел и раскопал Трою.

Засыпав собственный раскоп, Генри встал, ощутив резкую боль во всегда ноющей спине, и отряхнул колени. Сейчас следовало бы коротко помолиться, однако сердце не лежало к молитве. Он уже простился с Алисой. Отец и мать скончались в его отсутствие, но, по крайней мере, ему удалось быть подле Алисы все последние месяцы ее умирания. Чтобы завершить церемониальный долг. Джеймс последний раз глянул на урну.

ed essa da martiro

e da essilio venne a questa pace

* * *

В кебе, ждавшем у входа на кладбище, Джеймс понял, что пора принимать решение. Разумный и здравый путь был один – поезд в Нью-Йорк, на который у Джеймса был билет в вагон первого класса, отходил от старого Центрального вокзала через час. Джеймс договорился с пароходной компанией, что вместе со всем багажом поднимется на борт «Шпрее» сегодня же вечером, сразу по прибытии в Нью-Йорк. Он прекрасно пообедает и прекрасно выспится в каюте первого класса на роскошном океанском лайнере, а утром «Шпрее» двинется к Саутгемптону (там останется сесть на поезд – и домой!). Можно будет даже не одеваться и не выходить на палубу перед отплытием, поскольку никто не придет его провожать; он проспит допоздна и закажет завтрак в каюту.

Однако оставался вопрос с телеграммой Холмса – тот приказным тоном назначил встречу в Бикон-Хилле, много позже отправления поезда. Двигал Джеймса, как пешку. Что важнее, необходимо было сообщить Холмсу о профессоре Мориарти, о сходке анархистов и бандитов, на которую Джеймс проник с риском для жизни. Он никак не мог изложить такие сведения в письме – даже если б знал, где сейчас этот чертов Холмс, – а уж тем более в телеграмме.

И решать надо было быстро. Извозчик уже выказывал признаки нетерпения, и его лошадь тоже.

Был единственный логичный вариант: вырваться из этого кошмара. Поехать на вокзал, сесть на поезд до Нью-Йорка, погрузиться с багажом на пароход, разместиться в каюте. Логика и разум в один голос кричали, что пора вернуться в Девир-Гарденз и взяться за пьесу, которая принесет ему состояние.

– На Центральный вокзал! – крикнул Джеймс. – И побыстрее!

Понедельник, 10 апреля, 15:38

Когда кеб (мчавший почти галопом) остановился и побагровевший Генри Джеймс вылез наружу, Холмс демонстративно взглянул на часы:

– Вы опоздали на восемь минут, Джеймс. Я уже думал не ждать, а идти по своим делам.

Джеймс, побагровев еще больше, расплатился с извозчиком и повернулся к Холмсу:

– Не смейте корить меня за опоздание! Во-первых, вы оскорбили меня в публичной телеграмме, потребовав явиться «если можете и даже если не можете». Возможно, вы неудачно пытались пошутить, мистер Холмс, однако джентльмен не позволяет себе таких слов в публичной телеграмме другому джентльмену. Что до времени… во-первых, вы прекрасно помните, что я потерял мои дорогостоящие часы, когда вы ночью протащили меня через кладбище Рок-Крик и другие непроизносимые вслух места, так что вынужден был полагаться на уличные циферблаты, которые в Америке печально известны своей ненадежностью. И наконец, мне пришлось мчаться на Центральный бостонский вокзал, забирать багаж и везти его по запруженным улицам на новый Северный вокзал, который, вопреки названию, находится вовсе не на севере, а далеко на западе Бостона. Там мне пришлось оставить багаж на хранение, что было непросто, поскольку в это время дня на вокзале чертовски людно, а затем драться за кеб с бостонцами, которые в умении цивилизованно занять очередь лишь на полступеньки отстоят на дарвиновской лестнице от каннибалов Южных морей. И я даже не стану говорить, какие мои собственные важные планы чуть не сорвались из-за…

Джеймс умолк, потому что Холмс улыбался ему в лицо, отчего писатель еще сильнее разозлился и побагровел.

– Например, план взойти сегодня вечером на борт «Шпрее»? – спросил Холмс.

– Откуда вы… как вы… когда вы… – захлебнулся Джеймс.

– Увы, – проговорил Холмс, – даже наш любимый телеграф, отправляем ли мы телеграмму другому джентльмену или бронируем каюту на корабле, далеко не так приватен, как следовало бы. Остаются бланки и копии бланков, вполне доступные для любопытствующих – тем более если любопытствующий входит в телеграфную контору через минуту после того, как отправитель оттуда вышел. Особенно удобно, если уметь читать буквы вверх ногами – простой трюк, который я освоил еще в детстве.

Джеймс сложил руки над внушительным брюшком и стиснул зубы, чтобы не дать гневным словам сорваться с языка.

Кеб еще не уехал, и Холмс крикнул извозчику:

– Подожди здесь еще минут пятнадцать, любезный!

Он протянул свернутую купюру, кебмен кивнул, приложил два пальца к шляпе и отъехал к тротуару на противоположной стороне улицы.

– Вы считаете, наше дело займет всего пятнадцать минут? – тихо, чтобы не слышал извозчик, прошипел Джеймс. – Я опоздал на поезд и на пароход в Англию из-за пятнадцатиминутного дела?

– Конечно нет, – ответил Холмс. – Как я и обещал, мы отбываем в Чикаго через… – он вновь глянул на часы, – без малого девяносто минут. Однако насущная наша проблема состоит в том, что здесь нет дома четыреста двадцать шесть с половиной… сразу после четыреста двадцать шестого идет четыреста двадцать восьмой.

Джеймс вздохнул, дивясь непроходимой глупости человека, которого многие считают «гением».

– В Бикон-Хилле над каретными сараями есть комнатки. Отправляя туда почтовую корреспонденцию, в адресе указывают дробь.

– Отлично! – произнес Холмс таким тоном, будто сам и сообщил этот общеизвестный факт. – Вон там, в глубине за четыреста двадцать шестым домом, каретный сарай или гараж.

И он зашагал по мощеному проулку.

Джеймс поймал высокого сыщика за рукав:

– Обычай требует подходить к каретному сараю с проезда позади домов. Нам надо пойти в обход.

– Что за нелепый обычай! – сказал Холмс, продолжая упрямо идти вперед. – Гараж виден отсюда.

Он указал левой рукой, хотя каретный сарай уже потерялся из виду в конце идущего под уклон проулка.

Когда они свернули влево – все эти улочки и многие дома были памятны Джеймсу по детству и по тем временам, когда он бывал в Бикон-Хилле уже взрослым, – писатель схватил сыщика за плечо и сказал: