Мозаика Парсифаля - Роберт Ладлэм

— За этим тоже стоит «Двусмысленность»?

— Никто иной не мог этого сделать. На это был способен человек, знающий необходимый пароль и способный решающим образом определять ход событий на мосту.

Дженна посмотрела на него, затем перевела взгляд за окно. Оранжевый закат догорал.

— Пока все же у нас очень много пропусков и неясных мест.

— Мы заполним некоторые пробелы. Не исключено, что и все.

— Эмори Брэдфорд.

— И еще кое-кто, — сказал Хейвелок. — Мэттиас. Четыре дня назад я пытался позвонить ему из Канье-сюр-Мер. Я использовал его личную линию — очень мало, кто знает этот номер. Он отказался разговаривать со мной, и я не мог понять почему. Это было совершенно невероятное, выходящее из ряда вон событие. Но тем не менее он отказался, и я подумал о самом худшем — самый близкий человек выбросил меня из своей жизни. Затем ты упомянула о Брэдфорде и я решил, что мог и ошибиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Представь, что Антона там просто не было. Представь, что кто-то иной занял его домик, воспользовался личной телефонной линией.

— Брэдфорд?

— Или кто-то другой из остатков его компании. Возвращение политических комет, старающихся вернуть былую яркость. Как пишет «Таймс», Мэттиас находится в продолжительном отпуске. А если это не так? Что, если самый выдающийся государственный секретарь в истории Соединенных Штатов содержится в изоляции? В какой-нибудь клинике, лишенный возможности заявить о себе.

— Но это невероятно, Михаил. Человек на таком посту не может не функционировать. Он должен проводить встречи, принимать решения...

— Все это могут сделать вторые и третьи лица, помощники, существующие в его штате.

— По-моему, это абсурд.

— Может быть, и нет. Когда мне сказали, что Антон не желает со мной говорить, я не успокоился на этом. Я сделал еще один звонок — на сей раз одному старику, соседу Мэттиаса, с которым тот обязательно встречается, когда приезжает к себе в Шенандоа. Его фамилия Зелинский, он бывший профессор, приехавший много лет тому назад из Варшавы. У них с Антоном прекрасные отношения. Они обычно играют в шахматы и вспоминают прошлое. Зелинский хорошо действовал на Антона, и оба это знали, в первую очередь сам Антон. Однако когда я разговаривал с Зелинским, тот сказал, что у Антона на него больше нет времени. Представляешь, нет времени?

— Но это вполне возможно, Михаил.

— Это очень странно. Мэттиас сам распоряжается своим временем. Он бы не бросил старого друга, не объяснив ему, по крайней мере, что произошло. Тем более он не поступил бы так со мной. На него это совершенно не похоже.

— Ну и как ты это можешь объяснить?

— Я припоминаю слова Зелинского. Он сказал, что оставлял Мэттиасу записки, в ответ ему звонили люди и от имени Мэттиаса выражали сожаление, говоря, что он очень редко приезжает в свою долину. Но он приезжал. Он был там, когда я звонил. Или предполагалось, что был. Я хочу сказать, что на самом деле он мог и отсутствовать.

— Теперь ты противоречишь самому себе, — прервала его Дженна. — Если твое допущение верно, то почему они просто не сказали, что его нет?

— Не могли. Я использовал личную линию; кроме него, никто не имеет права подходить к этому телефону. Кто-то по ошибке снял трубку и был вынужден выкручиваться из положения.

— Кто-то, работающий на Брэдфорда?

— Кто-то, участвующий в заговоре против Мэттиаса, и я не могу исключать Брэдфорда. Какие-то люди в Вашингтоне тайно имеют дело с людьми в Москве. Совместно они организуют операцию на Коста-Брава, убеждая Мэттиаса в том, что ты — советский агент. Он поверил, его записка ко мне не оставляет в этом никаких сомнений. Мы не знаем, что там наверху стряслось, но Мэттиас в отличие от Брэдфорда здесь ни при чем. Антон не доверял Брэдфорду и ему подобным. Он считал их приспособленцами самого худшего толка. Он не подпускал их к ведению самых важных переговоров, так как был уверен, что эти люди всюду ищут прежде всего личную выгоду. И он был прав. В свое время они вовсю манипулировали общественным сознанием, вешая лапшу на уши всей стране и распоряжаясь в государственном аппарате как у себя дома. — Майкл замолчал и затянулся сигаретой. Дженна не сводила с него глаз. Выпустив струйку дыма, он продолжил: — Вполне вероятно, что он возвращается к своей практике, правда, я не представляю, с какой целью. Скоро стемнеет, и мы сможем отправиться в путь. Мы направимся в Мэриленд и оттуда на юг в Вашингтон.

— К Брэдфорду?

Хейвелок кивнул, Дженна взяла его за руку.

— Они свяжут твое имя с Хандельманом и предположат, что ты нашел меня. Они знают, что первым я назову Брэдфорда. Его будут охранять.

— Знаю, — ответил Майкл. — Пора одеваться. Нам еще надо поесть и купить газету, почитать, что сообщают информационные агентства. Поговорим в машине. — Он направился к своему чемодану, но замер на полпути. — Господи, твои вещи! Я не подумал, ведь у тебя ничего нет.

— Люди Когоутека сгребли все. Они сказали, что все вещи европейского происхождения — одежда с ярлыками, все мелочи — они забирают для моего же собственного блага — чтобы не оставлять следов. Пообещали позже подобрать мне что-нибудь подходящее.

— Подходящее для чего?

— Я так переволновалась, что даже не думала об этом.

— Забрать все свои вещи и бросить в камеру!

«Да, предстоит не только многое восстановить, но и рассчитаться за все», -подумал он и вслух произнес:

— Пошли.

— Нам надо будет по дороге купить аптечку, — сказал Дженна. — Тебе надо сменить повязку. Я сама это сделаю. Надо рассчитаться за все!

У входа в одну из закусочных на окраине Хейгерстауна они увидели сверкающий газетный автомат. В нем оставалось всего два экземпляра дневного издания «Балтимор-сан». Они взяли оба — в первую очередь для того, чтобы проверить, не опубликованы ли там фотографии, способные пробудить бдительность кого-нибудь из посетителей придорожного ресторана. Стараться упредить возможные осложнения давно стало для них правилом жизни.

Они заняли угловой столик, сели друг против друга, принялись поспешно листать страницы. Когда была перевернута последняя, Майкл и Дженна с облегчением вздохнули. Фотографий в газете не оказалось. Интересующая их статья была опубликована на третьей полосе.

— Ты, должно быть, умираешь от голода, — сказал Хейвелок.

— Честно говоря, я бы сначала выпила, если тут что-нибудь подают.

— Подают. Сейчас закажу. — Он повернул голову в сторону буфетной стойки и помахал поднятой рукой.

— У меня даже мысли нет о еде.

— Странно. Когоутек сказал, что ты отказалась от ужина и запустила подносом в его кубинца.

— Подносом с объедками. Я поела. Ты же всегда мне говорил, никогда нельзя отказываться от пищи в напряженные моменты — неизвестно, когда удастся поесть в следующий раз.