Курс новой истории - Сергей Михайлович Соловьев

указать на баснословность древней римской истории, — попытка, пролагавшая дорогу Нибуру, не могли в это время обратить на себя большего внимания. Вышло иначе, когда граф Булэнвильер вопрос о происхождении французского государства и первоначальных, основных отношениях в нем свел с чисто ученой почвы на политическую в двух сочинениях своих: «История древнего правления во Франции» и «Письма о парламенте».

В то время, когда высший слой французского общества терял свое значение вследствие потери нравственных сил, чем приготовлялась перестановка сил, революционное движение, Булэнвильер, почуяв беду, решился объявить неприкосновенность прав высшего сословия, решился во имя истории сделать вызов революционному движению, показать его незаконность, показать незаконность и прежних движений в ущерб дворянству, происходивших то в пользу королевской власти, то в пользу низшего сословия, ибо значение дворянства как сословия высшего, властвующего основывалось на праве завоевания галлов франками, от которых французское дворянство происходит. Булэнвильеру отвечал аббат Дюбо; этот, желая подорвать основное положение Булэнвильера, впал в противоположную крайность: он старался доказать, что не было никогда завоевания галлов франками, что франкская, или французская, монархия мирным образом наследовала права Римской империи над галлами, а феодализм установился гораздо позднее путем насилия. Несмотря на то, что в этом споре история находилась в зависимом, служебном отношении, однако она не осталась без выгод: в сочинении Дюбо было указано, что франкское завоевание вовсе не уничтожило прежнего чисто римского строя.

Против Булэнвильера и против существовавшего тогда способа управления во Франции резко высказался человек, стоявший высоко по происхождению и по должности, маркиз и министр Даржансон в своем сочинении «Размышление о французском правительстве». Даржансон хочет сохранить во всей полноте власть королевскую, считая разделение властей делом противуестественным, но он сильно вооружается против централизации. Вся верховная власть, все государственные отправления должны быть в руках короля и лиц, им поставленных, но местная жизнь должна быть предоставлена сама себе; он не допускает разделения Франции на провинции, участки слишком обширные и иногда опасные для центральной власти; он требует разделения на департаменты, состоящие из двухсот приходов, не больше; каждый департамент должен быть поручен интенданту и его помощникам, избираемым на три года; они должны избирать муниципальное начальство из людей, представленных общиною, иметь также власть и отрешать их. Муниципальное начальство (по крайней мере по пяти человек на общину) имеет в своем заведовании администрацию, финансы, полицию. Соседние общины могут собираться для рассуждения об общих интересах с позволения интенданта. Даржансон первый выставил в пользу децентрализации доказательства, которые потом повторялись ее приверженцами: все делается дурно и дорого чиновниками королевскими; публичные работы будут производиться лучше и дешевле, когда не нужно будет ждать разрешения сверху на всякую пустяшную поправку и проч. Даржансон требует свободы торговли внутри и вне, требует уничтожения продажи должностей, требует стремления к равенству, требует, чтобы каждый был сыном своей собственной деятельности, но оговаривается, что это идеал, которого вполне достигнуть нельзя.

Дух времени и стремление заниматься политическими вопросами повели к образованию общества, так называемого Антресольного клуба, члены которого сходились в назначенное время слушать записки по разным вопросам и толковать по их поводу. Клуб был учрежден аббатом Алари, и это английское слово «клуб» впервые введено было во Франции. Самым деятельным членом клуба был аббат Сен-Пьер, неутомимый в составлении записок по многоразличным вопросам — и по вопросу о всеобщем мире с помощью европейского конгресса, и по вопросу о податях, о единстве уложения, об усовершенствовании воспитания и проч. Правительство нашло клуб опасным и закрыло его; но движение не остановилось в обществе, ибо правительство поддерживало его своею собственною остановкою. Вольтер, который сам изменил прежний характер литературных произведений, наполнив их политическими намеками, Вольтер в начале второй половины века жалуется, что грация и вкус исчезли из Франции, уступив место запутанной метафизике, политике мечтателей, длинным рассуждениям о финансах, торговле и народонаселении, которые не прибавят государству ни одного экю и ни одного лишнего человека.

РАССКАЗЫ ИЗ РУССКОЙ ИСТОРИИ XVIII ВЕКА

I. СТО СВАДЕБ В АСТРАХАНИ

Была страшная для Москвы осень 1698 года: на Красной площади, на зубцах городской стены, гнили трупы казненных стрельцов; слышались жалобные причитания женщин перед изуродованными телами мужьев, отцов и братьев. Одна из этих несчастных, поплакавши над трупами мужа и деверя, заходила вместе с сыном в дом Федора Лопухина к человеку его, Терентию Андронову. Там в разговорах с женой Терентия она отводила душу в жалобах, которым встречала сильное сочувствие: дом Федора Лопухина был опальный; царь Петр недавно развелся с Лопухиной, отослал ее в монастырь. «Жаль стрельцов, — говорила жена Андронова стрельчихе, — разослали их с Москвы, а теперь настала служба и новая вера, велят носить немецкое платье». Сын стрельчихи Степан внимательно прислушивался к жалобам женщины; у него была одна крепкая дума: отомстить за отца и дядю, но как отомстить? В ушах у него раздавались слова Андроновой: «Новая вера, немецкое платье».

В Москве нечего было делать Степану: здесь нельзя было поднять стрелецкого дела. Степан решился идти в Астрахань, там раздуть мятеж, поднять Поволжье за старую веру и старое платье, идти к Москве, разорять и побивать правителей государственных и офицеров, особенно иноземцев, мстя за то, что стрельцы казнены, и бить челом государю, чтобы велеть быть старой вере, чтобы немецкого платья не носить и бород не брить. У Степана был в живых еще дядя, который жил в Коломне; к этому-то дяде зашел он на перепутье и встретил полное сочувствие своему замыслу; старик был грамотный, ловкий на разного рода дела; он написал племяннику две грамотки: одна была — проезжее воровское письмо, в котором говорилось, что Степан отпущен из Коломны в Астрахань для свидания с братом; другая — подметное, возмутительное письмо, в нем говорилось, что государя на Москве нет, пошел с полками против шведов, и хотят российское государство разделить на четыре части.

Пришедши в Астрахань, Степан стал сближаться с людьми, которые были склоннее к старине, которые имели причины не любить нового, стал ходить к раскольникам, к стрельцам и толковать с ними о новой вере, о немецком платье, о владычестве немцев над Россией. Иные притакивали ему: «Правда, правда! Все это сбудется!» Другие сомневались, противоречили Степану, но тот говорил все громче и громче, а громкое слово — страшная сила в