Жена башмачника - Адриана Триджиани

– А ты могла бы выйти замуж за Вито Блазека.

– И стала бы всего лишь его первой женой. С тех пор он женился еще трижды.

– Правда?

– Лаура с ним приятельствует. Так что, видишь, ты уберег меня от жизни, полной блеска и утонченности. Я сбежала с башмачником.

– Мне тебя так жаль, – ответил Чиро.

– Не смей меня жалеть. – Энца поцеловала его. – Это то, о чем я мечтала.

Лишь ощутив дыхание смерти, Чиро понял, что выбрал Энцу прежде всего за ее силу. Она не нуждалась в его поддержке, он был ей нужен сам по себе. В этой жизни Энца смогла бы выстоять и в одиночку, но в сердце у нее жила потребность посвятить себя семье и любимому человеку.

Ему объявили, что они с Энцей никогда не узнают, каково это – прожить в любви до глубокой старости, но и то, что они ухватили, было уже немало. Так что не стоит вымаливать еще чуточку времени. У них было счастье. Вот только сын…

Чиро не мог смириться с тем, его сыну суждено пережить то, что случилось с ним самим. Исчезновение отца. Он искал отца в каждом мужчине, с которым сталкивался. Игги в монастыре, Ремо в обувной лавке, Хуан Торрес во время войны – каждый дал ему, что мог, но ни один из них, сколько ни старался, не мог заменить настоящего отца.

Приближаясь к смерти, Чиро осознал, что истинное благородство – это редкость, крупица золота в горе шлака.

В войну люди лгали, малодушничали, предавали. И теперь Чиро собирается оставить, бросить своего сына, – что это, как не предательство? Нет ему за это прощения.

– Спасибо, Энца, что так заботишься обо мне.

– Да, ты кошмарный пациент.

Чиро рассмеялся:

– Знаю. Посиди со мной. Я хочу просто на тебя посмотреть.

Энца села рядом с Чиро. Легла. Он взял ее за руки. Она закрыла глаза, впитывая прикосновение. Энца любила руки мужа, такие сильные и красивые. Несмотря на грубую работу, Чиро сохранил длинные, изящные пальцы художника. Но он и был художником. Его руки творили. Энца любила смотреть, как он замеряет кожу, замшу и шелк, кроит, сшивает детали, полирует готовый ботинок. Часами могла наблюдать, как он работает. Словно и не покидала театр: та же магия.

– Мне будет не хватать твоих рук, Чиро. А чего будет не хватать тебе?

Чиро знал, чего ему будет не хватать больше всего, но жене говорить не хотел. Сказать – значит согласиться, что жизнь его вот-вот завершится. И все же он ответил:

– Я люблю, когда получается ровный шов на куске хорошей кожи. Люблю шить обувь. Люблю полировать пару ботинок, которые только что починил, покрывать их лимонным воском, чтобы они пахли свежестью. Мне будет не хватать занятий любовью с тобой. Мне будет не хватать нашего сына, потому что он напоминает мне о тебе.

– Мне бы хотелось, чтобы ты помолился, Чиро.

– Я не могу.

– Пожалуйста.

– В Камбре я часто беседовал с товарищем, которого очень уважал. Его звали Хуан Торрес, у него была жена и три дочери. Родом из Пуэрто-Рико. Он часто рассказывал про одну из своей дочерей. Ее звали Маргаритой. Всякие смешные истории.

– Ты говорил о нем, дорогой. Но ни разу не рассказал, как он умер.

– Однажды ночью мы вот так болтали, и вдруг вдали начало грохотать. Это были танки. И Хуан встал, чтобы посмотреть. Мы настолько увлеклись беседой, что попросту забыли, где находимся, забыли, что мы в окопе и вокруг война. И в этот миг его подстрелили. После войны, по дороге в Рим, я написал Маргарите и рассказал, что самые последние слова отца были о ней. Я не могу молиться Богу, прося о своем спасении, когда другие такой роскоши не имели.

– Папа! – В дверях стоял Антонио. Он посмотрел на отца, на мать, в глазах застыл вопрос.

Чиро похлопал по одеялу:

– Здесь и для тебя хватит места.

Антонио сбросил обувь и улегся рядом с отцом. Энца перегнулась через хрупкое тело Чиро и взяла сына за руку. Чиро накрыл их ладони своей.

Счастливая доля единственного ребенка: неважно, сколько ему лет, в кровати родителей всегда найдется для него место.

– Антонио, будь добр к своей матери.

– Буду.

– Мой брат всегда поможет тебе, если в этом будет необходимость. Напиши ему.

– Напишу, папа.

– Я горжусь тобой.

– Знаю.

– Не могу поверить, что из всех ангелов небесных Бог решил послать мне именно тебя. Я счастливейший человек.

Антонио поуютнее прижался к отцу, как делал, когда был маленьким. Уткнулся лицом ему в шею.

Энца встала и вышла на кухню. Достала из кастрюли простерилизованный шприц, наполнила морфином и вернулась в спальню.

Антонио всхлипывал, прижавшись к отцу, а Чиро успокаивающе гладил его по спине.

– Милый, мне нужно сделать папе укол, – сказала Энца.

Антонио сел и отвернулся, не выпуская отцовской руки. За последние недели Антонио возненавидел иглы.

Энца осторожно протерла участок кожи на некогда мускулистой руке мужа и ввела обезболивающее. Когда лекарство подействовало, лицо Чиро расслабилось, обрело безмятежное выражение. Энца снова легла рядом с мужем, ласково взъерошила густые волосы Чиро, уже тронутые на висках сединой.

– Я так много всего не сделал, – прошептал Чиро.

– Ты все делал правильно, любимый, – сказала Энца.

– Так и не научился шить женскую обувь. – Он попытался улыбнуться.

– А я так и не научилась танцевать.

– Ну это не слишком страшно.

Чиро пережил эту ночь. Энца вводила ему морфин, глотая слезы. Заученные действия – вскипятить шприц, наполнить жидкостью, проверить, пройти в спальню – давали ей силы в последние дни Чиро. Она жила, чтобы облегчить ему боль.

Антонио провел ночь в кресле подле кровати отца. Энца заснуть не сумела. Да и не пыталась.

В эту ночь она оплакала все, чего у нее никогда не было. Она так мечтала, чтобы у них родились еще дети… Глядя на умирающего мужа, она думала о том, что в мире должно было остаться больше его копий.

Когда встало солнце, она вымыла мужа, подрезала ему волосы и ногти, осторожно побрила. Помассировала ноги с лавандовым маслом, лицо увлажнила прохладной марлей. Затем снова легла рядом и слушала, как слабеет его сердце с каждым ударом.

Антонио проснулся, встрепенулся в кресле:

– Мама?

– Иди сюда, – позвала она сына.

Антонио забрался на кровать. Положил руку отцу на грудь, прижался лицом к его щеке и заплакал. Энца, положив одну ладонь на лицо сына, другую – на лицо Чиро, прошептала мужу в ухо:

– Жди меня.

Это были последние слова, которые услышал Чиро Ладзари.