Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман

Богу, сумел вырваться из Вены, уехать пусть и на другой край земли, в Новую Зеландию… – Клара подравняла стопку растрепанных, подержанных томиков:

– Зато там спокойно, – она поправила седую прядь над ухом, – как в Лондоне… – утром в Иерусалиме, они поговорили по международной связи с Мартой:

– В Хэмпстеде все в порядке, – уверила их женщина, – Пауль с Томасом Вторым отлично справляются… – кто-то из семьи почти каждый день заезжал в особняк:

– И мы звоним Паулю, – усмехнулась Марта, – ты знаешь, как он любит говорить по телефону. Он опять упоминал малышку, рассказывал, что она словно рыбка в море… – Клара отозвалась:

– Наверное, по радио передавали постановку «Русалки». Пауль любит слушать сказки Андерсена… – с возрастом приемный сын стал меньше путешествовать:

– Раньше он был легче на подъем, – подумала Клара, – а теперь он предпочитает Хэмпстед и мастерскую. Он, конечно, до конца своих дней останется с нами… – увидев на ее лице беспокойство, Джованни отложил книгу Поппера. На глаза ему попался верхний томик, на русском языке:

– «Мы»… – он хорошо разбирал русские буквы:

– Аарон попросил купить. Он прочел книгу в французском переводе и очень вдохновился… – пасынок объяснил:

– Я пишу на английском, но Кафку и Оруэлла я читаю в оригинале, а русского языка я не знаю. Пока я в Париже, я намереваюсь брать уроки. Для моей пьесы я должен понять, как звучит текст… – черновики Аарон показывал только месье Беккету и товарищам по семинару драматургов:

– Хотя Тикве он тоже все показывает, – хмыкнул Джованни, – но с нами не делится. Ладно, она будущая звезда его театра, он творческий человек, к ним нужен особый подход… – Джованни взял жену за руку:

– Ничего страшного не случилось, – мягко сказал он, – в раввинате им отказали, Тиква слишком молода даже для Израиля. Рав Левин позвонил тебе, дети признались, что хотят пожениться… – Клара сжевала кусок меренги. Кафе им порекомендовал профессор Судаков:

– Рядом гостиница, театр… – спектакль играли под крышей молодого Камерного театра, в здании на площади Дизенгофа, – там неплохие сладости, хозяин француз… – за соседним столиком Лаура уткнула нос в «Сидр с Рози»:

– Пусть почитает об английской деревне, – подумала Клара, – книжка детская и она еще ребенок, хоть ей и пятнадцать лет… – местные ровесницы младшей дочери носили юбки выше колен, американские джинсы и щедро мазали ресницы:

– Фрида, правда, не красится, – поправила себя Клара, – однако она очень бойкая по сравнению с нашей девочкой, даже развязная. Хотя здесь так принято, и через три года она отправится в армию…

Глядя на Лауру, Клара поняла, что дочь может спокойно пройти по улице в Меа Шеарим. Девочка носила школьные туфли черного лака, хлопковые чулки и плиссированную юбку ниже колена. В едва расстегнутом воротнике блузы виднелся католический крестик. Прожевав меренгу, Клара понизила голос:

– Джованни, Аарону всего двадцать лет, он учится. Потом он поедет в Германию работать режиссером. Зачем так рано жениться… – муж отпил ее капуччино:

– Они не женятся, они помолвлены, и это дело семейное. Никаких объявлений в газетах мы сейчас давать не будем. Только через три года, когда они встанут под хупу в Лондоне… – он подмигнул Кларе, – теперь без цветов и банкета ты больше ни на какую свадьбу не согласишься… – Клара повертела серебряную ложечку:

– Марта отшучивается, когда речь заходит о браках для ее мальчиков… – она заговорила еще тише, – но, мне кажется, Лаура по душе Максиму. Он, конечно, пошел в отца характером, и он православный… – Джованни раскурил трубку:

– Не торопись. Парням нет восемнадцати, они все подростки. Хотя Генрик женился в восемнадцать… – Адель с матерью о детях не заговаривала:

– Какие дети, – кисло поняла Клара, – после таких концертов, как вчера, она и Генрик отлеживаются, целый день… – вчера дочь с мужем давали закрытое представление в резиденции президента Израиля, в Иерусалиме. Концерт закончился в три часа ночи:

– Завтра они приедут на показ спектакля… – Клара достала серебряный портсигар, – потом у них концерт в Кирие, а Хана отправится на армейские базы с военной бригадой… – Аарон оставался в Тель-Авиве, ассистировать в Камерном театре:

– Авраам найдет ему дешевую комнату, в пансионе, а на шабаты он будет приезжать к нам, то есть в Кирьят Анавим… – лекции Джованни в Иерусалиме продолжались до Пасхи. Лаура шла в школу кибуца, в один класс с Фридой:

– Анна с ней позанимается, подтянет ее иврит… – Клара кинула взгляд на дочь, – хотя она тоже преуспевает в языках, она пошла в Джованни и свою сестру… – старшая Лаура до сих пор отказывалась встречаться с Кларой или ее детьми:

– Только Адель у нее обедала, но я ее ни о чем не расспрашивала… – вслух Клара сказала:

– Когда Аарон будет ночевать в Кирьят Анавим, он… – женщине стало неловко. Джованни погладил ее руку:

– Милая, он не ребенок, и Тиква хорошая девушка… – Клара кивнула:

– Она чуть не плакала, бедняжка, когда они вернулись после раввината. Понятно, что они ничего не хотели делать тайно, они только ходили узнать, насчет хупы. Но ей пятнадцать и Лауре пятнадцать, а я даже не могу подумать, что Лаура… – дочь подняла темноволосую голову от книги:

– Дядя Авраам скоро приедет… – поинтересовалась девочка, – спектакль начинается через час… – доктор Судаков вез из Кирьят Анавим Фриду и Моше, с другими подростками. Джованни сложил книги в пакет:

– С минуты на минуту. Он заказал номера в нашем пансионе, они все остаются в Тель-Авиве на шабат… – Лаура допила какао:

– Интересно, Иосиф придет… – небрежно поинтересовалась девочка, – я его так и не видела… – Джованни отозвался:

– Он в армии, милая, вряд ли у него получится вырваться в театр… – сунув книжку в сумочку, Лаура перегнулась через плечо отца:

– Это кто такой, на снимке в газете… – Джованни вгляделся в подпись:

– Альберто Корда, «Героический партизан». Фото Эрнесто Гевары, кубинского революционера, милая. Смотри, рядом Фидель Кастро, месье Сартр, мадам Симона де Бовуар… – Лаура заметила:

– Он красивый, этот сеньор Гевара… – оживившись, девочка подскочила к окну кафе:

– Они здесь, я узнаю машину… – запыленный форд прижался к обочине, Авраам помахал: «Вот и мы!».

На фотографии сеньора Гевары красовался жирный круг от тарелки с хумусом и фалафелем. Газетный лист усеивали хвостики от острого перца, ореховая скорлупа, сигаретный пепел. В углу тихо пела радиола:

– Love me tender, love me sweet… – на балконе вспыхивал и тух огонек сигареты. Окна номера выходили на темное море, пляж едва освещали тусклые фонари. Иосиф вгляделся в ряды закрытых на ночь ларьков, в хлипкие раздевалки, в хлопающие под ветром полотняные маркизы.

Фрида давно убежала из номера с Эмилем Шахар-Кохавом:

– Мы погуляем, – хихикнула младшая сестра, – продолжайте веселиться без нас… – веселье началось еще за сценой Камерного театра. Зал гремел аплодисментами, Иосиф, стоявший за кулисами, услышал уверенный голос режиссера:

– Несите шампанское. После такого спектакля мы, наконец, можем говорить о войне открыто. Хватит прятаться по углам, хватить шептаться…

Иосиф бы не попал в зал, если бы не Анна Леви. Он наткнулся на женщину на улице, рядом с подъездом театра. Засидевшись на работе, юноша одним духом пробежал по улице Заменгофа. Он, тем не менее, притормозил у еще открытой цветочной лавки:

– Я обещал Хане в Париже, посмотреть ее на сцене. Обещания надо выполнять. И Аарон ждет, что я приду в театр… – Аарон Майер расспрашивал его об Анне Франк. Иосиф пожал плечами:

– Я ее плохо помню, она пару раз присматривала за нами в Амстердаме. Дом, где они прятались, стоял рядом с нашим особняком. Но я могу рассказать тебе о довоенной жизни в городе… – в конце спектакля умирающая в концлагере Анна вспоминала, как отец покупал ей мороженое в лавке на канале:

– Только не отец, а мать, – вздохнул Иосиф, – и не ей, а мне и Шмуэлю. Шоколадное и ванильное, два шарика. Я хотел съесть оба, потому что Шмуэль чихал, но он не был простужен, цвела сирень… – услышав о сирени, Коротышка обеспокоенно сказал:

– Значит, вас можно различить… – Иосиф отозвался:

– Во-первых, об этом знает