Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

рога. Барахтавшийся в грязи Карл напрягся в ожидании последней отчаянной контратаки, но вместо этого враги дружно повернулись и побежали. Трусливые зайцы! Оставили победителю все машины!

Запыхавшийся Карл понял, что эти громадины не сдвинуть с места. Не удастся и сжечь их.

– Рубите, – распорядился он.

Лучник с сомнением взглянул на толстые бревна.

– Веревки рубите! Ломайте как можете!

– Они потеряли немногих, – произнес конюший. – И отступили без чести, побросав орудия.

– Зато у нас большие потери, – проворчал король. – А сколько брошено позади мечей и кольчуг? Дай мне коня. Нам повезет, если до лагеря доберется половина войска!

«Да, это так, – подумал он. – Но мы прорвемся через все засады и заслоны. А половины армии, отдохнувшей за надежным частоколом, возможно, хватит на следующий раз».

Как будто решив приободрить чужеземного короля, ливень перешел в морось.

* * *

Гудмунд Жадный плыл по морю на веслах, и сырость ему нисколько не досаждала; напротив, радовала плохая видимость. Если уж высаживаться на берег, то лучше застать противника врасплох, да и разведать обстановку намного проще под прикрытием тумана или дождя. Стоя на носу передового драккара, он велел гребцам по правому борту приналечь. Очень скоро корабль поравнялся с шестивесельной лодкой. Сидевшие в ней рыбаки испуганно смотрели вверх. Гудмунд показал им амулет в виде молота, и страх сменился настороженностью.

– Мы будем биться с франками! – крикнул он на корявом английском идущих Путем.

Рыбаки поняли и почти успокоились.

– Вы опоздали! – ответил один. – Бой уже начался.

– Полезай-ка на борт, – велел ему Гудмунд.

Рассказ моряка взволновал его. Одно из неписаных правил пиратства гласило: если хочешь успешного грабежа, приставай к тому участку берега, где ослабла оборона. Он самым тщательным образом допросил рыбаков, и те поклялись, что своими глазами видели, как утром франкское войско покинуло крепость. Карл Лысый оставил в нем небольшой гарнизон, а на кораблях минимальную охрану. Награбленное добро, включая то, что вывезено из Кентербери, находится внутри форта.

Рыбаки не сомневались в успехе франков. «Пусть даже так, – сказал себе Гудмунд. – Пусть мой друг ярл проиграет – что плохого в том, чтобы ограбить выигравшего?»

К тому же удар с тыла мог отвлечь врага и возыметь решающее значение.

Гудмунд засыпал рыбаков новыми вопросами. Где находится вражеский флот, в заливе? А укрепленный лагерь на холме? Где ближайшая бухта? Да, берега крутые, но можно ли как-то забраться на них?

Под проливным дождем эскадра Пути, где на веслах остались только закованные в цепи воины Рагнарссона, драккар за драккаром втянулась в узкое устье реки ниже Гастингса и крепости.

– Ты что, собрался по лестницам на стены лезть? – с сомнением спросил рыбак. – Да тут десять футов!

– Для этого и нужны наши игрушки, – парировал Гудмунд, бодро маша рукой экипажам, которые спускали на лебедках шестерку онагров.

– Слишком тяжелые, не пройдут, – сказал рыбак, видя, как просели лодки.

– У меня полно носильщиков, – ответил Гудмунд, глядя на своих помощников, которые с оружием наголо освобождали непредсказуемых пленников и партиями по несколько человек гнали их к онаграм, где снова приковывали к рамам и брусьям.

Когда узкая бухта закишела людьми, Гудмунд решил приободрить их короткой речью.

– Нас ожидает крупный куш! – прогремел он. – Добро христианской Церкви, которое не придется возвращать! Может быть, мы поделимся с ярлом, если он победит. А может быть, и нет. Вперед же!

– А мы? – спросил один из прикованных.

Гудмунд внимательно посмотрел на него. Огвинд Швед – человек очень серьезный, стращать такого себе дороже. Впереди крутой склон, и надо, чтобы все эти люди трудились в полную силу.

– С вами будет вот как, – решил Гудмунд. – Если победим, отпущу. Если проиграем, оставлю на цепи у машин. Может быть, христиане вас пощадят. Честный уговор?

Огвинд кивнул. Гудмунда вдруг осенило, и он повернулся к черному архидиакону, хозяину машин:

– Ну а ты? Будешь сражаться за нас?

Лицо Эркенберта окаменело.

– Против христиан? Посланников папы, нашего святого отца, которых я сам же с моим господином призвал обуздать дикарей? Да я скорее приму венец мученика и отправлюсь…

Гудмунда дернули за рукав: это был раб из тех немногих, кого вывезли из йоркского Минстера и кто пережил и злобу Ивара, и епитимьи Эркенберта.

– Мы готовы повоевать, господин, – прошептал он. – С большим удовольствием.

Гудмунд махнул пестрому полчищу, чтобы взбиралось на крутой холм, а сам с рыбаками и минстерцами пошел разведать обстановку, сопровождаемый изнемогавшими под полуторатонной ношей пленниками. Шесть онагров и тысяча викингов, скрываемые дождем, постепенно заняли позиции в четырехстах ярдах от франкского частокола. Гудмунд неодобрительно покачал головой, осознав, что неприятель даже не потрудился выставить часовых со стороны моря, а если и потрудился, то все они сгрудились на другом краю, всматриваясь в даль и вслушиваясь в отзвуки битвы.

Первый пристрелочный камень, выпущенный онагром, не долетел до цели, лишь вырвал из земли десятифутовый сторожевой столб. Минстерцы слегка приподняли рамы катапульт. При следующем залпе пять двадцатифунтовых снарядов снесли двадцать футов частокола. Гудмунд не видел смысла тратить время на новый залп; его войско хлынуло в брешь. Ошеломленные франки – главным образом лучники с размокшими тетивами – обнаружили перед собой тысячу бывалых воинов, готовых драться врукопашную. Защитники лагеря дрогнули и почти все до единого разбежались.

С момента высадки на берег прошло лишь два часа, а Гудмунд уже высунулся из франкских ворот. Весь его опыт подсказывал: надо хватать добычу, бросать ненужные машины и уходить в море, пока не настигла месть. Однако то, что он увидел со стены, напоминало разбитую армию, спешащую укрыться от преследования. А если так…

Он повернулся и зычно скомандовал. Толмач Скальдфинн, жрец Хеймдалля, взглянул на него с удивлением.

– Ты рискуешь, – заметил он.

– Не могу удержаться. Недаром же дед научил меня всегда добивать лежачего.

* * *

Когда франки увидели знамя с молотом, которое вдруг взвилось над их якобы надежным и безопасным станом, Карл Лысый понял, что войско утратило боевой дух. Люди и лошади вымокли, продрогли и устали. Выбравшись из рощ и кустов и построив подчиненных, хобилары обнаружили, что добрая половина воинов осталась в полях кормить червей либо ждать смерти от крестьянского ножа. От лучников в этот день не было никакого проку, и они понесли огромный урон. Даже костяк армии Карла, тяжелая конница, оставила свою лучшую треть на склоне холма и в топком русле, так и не получив возможности показать рыцарское мастерство.

А впереди частокол, за которым засела целая толпа. Не сунешься!

Признав поражение, Карл приподнялся в седле и пикой указал на корабли; одни были вытащены на сушу, другие стояли на