Ольга, княгиня воинской удачи - Елизавета Дворецкая

Теперь у него на глазах русы со стен города пускали тучи стрел, выкашивая фемное ополчение. Всадники падали под ударами чудовищных скифских топоров. Потерять в битве лучшую часть конницы стратигу вовсе не хотелось.

Ах, если бы у него была хотя бы тысяча катафрактов вместо пяти сотен! Он бы променял на них половину сброда на крестьянских клячах! Но невозможно было забрать из Армениака всю тагму экскувитов целиком: сарацины только этого и ждут.

* * *

Последние ряды русов вошли под своды ворот Гераклеи. Тяжелые створки со скрипом и грохотом захлопнулись. Мистину телохранители внесли в город на руках: у него текла кровь по плечу, лицо тоже было наполовину залито кровью – никто еще не понял отчего. Клибанион на груди был порван скользящим ударом пики, на позолоченных чешуйках краснела кровь – редкое сочетание, ибо роскошные доспехи высших военачальников соприкасаются с вражескими клинками крайне редко. Альв и Ждан Борода выхватили Мистину из-под туши убитого коня: он мог там быть задавлен насмерть.

Но по пути он уже пришел в себя и за воротами сразу задергался:

– Пустите, йотуновы дети! Я жив, сам пойду!

Его поставили на землю. Бедро покалывало, однако опираться на ногу было можно, а прочее сейчас не касалось его сознания. Мистина резко обернулся – взгляд уперся в окованное толстыми железными полосами дерево городских ворот.

– Остался кто за мной?

– Мы последние, – тяжело дыша, ответил Ратияр. – Сами чуть не остались…

Мистина огляделся: сотни отроков с боевого хода продолжали пускать наружу стрелы из луков, кричал возле стреломета Острогляд: «Подноси, подноси!»

Они в городе. Но поле – за греками.

* * *

И на этом поле осталось не менее трех тысяч русов. Еще пока дружина Острогляда отгоняла греков от стен, Мистина, вытерев кровь с лица, велел выстроить на улицах уцелевшие полки и спешно считать, сколько сил осталось. Если стратиги решатся на приступ прямо сейчас – худо будет дело. На стены вывели столько людей, сколько могло там поместиться – плотный строй отроков, в шлемах, панцирях, блеск копейных наконечников и тучи стрел отбивали желание пробовать этот каменный орех на зуб. На беду греков, напольную стену стратиги держали в лучшем состоянии, чем приморскую – в этих краях скорее следовало ожидать набега сарацин с востока, их и готовились встречать.

Каменные плиты перед воротами были почти сплошь залиты кровью многочисленных прошедших здесь раненых: их отвели от створок, и теперь они сидели и лежали на другом краю площади, на ближайших улицах и дворах. Товарищи перевязывали им раны, подносили воду из крины и колодца – по большей части прямо в шлемах, чтобы не терять времени на поиски кувшинов.

Мистина тем временем собрал бояр – тоже во дворе большого дома близ ворот. Виноградные плети укрывали двор от солнца, с жердей свисали наполовину созревшие красноватые грозди, ползли по столбам какие-то вьющиеся стебли с белыми цветами; рядом с этой красотой еще более дико смотрелись перекошенные лица только что вышедших из битвы мужчин, еще чувствующих дыхание смерти. Бояре с подручными сидели на скамьях и прямо на земле. Все были утомлены, покрыты пылью и забрызганы кровью. На многих рубахи висели клочьями. У одних вытянутые лица казались отупевшими, неподвижные взгляды еще смотрели за грань. Другие, наоборот, были слишком взбудоражены и кривились, кусали губы, стараясь взять себя в руки. Родослав безотчетно раз за разом проводил ладонями по осунувшемуся лицу, будто пытался стереть невидимую паутину. У Добрина все лицо оказалось в кровоподтеках, и он тяжело дышал открытым ртом. Гасила каким-то судорожным движением все оглядывался на него и трогал грязными пальцами собственный лоб, будто хотел убедиться, что тот не пробит. Иверень, с большой кровавой ссадиной на переносице, кривился и морщился, по щекам незаметно для него самого текли слезы, путаясь в бороде. Многие по-прежнему ощущали себя на поле, где сталь свистит возле лица, в глаза брызжет чья-то горячая кровь и падают, падают вокруг близкие соратники, чтобы больше не подняться…

– Потеряли мы около трех тысяч, – говорил Мистина, стоя посреди двора.

Он уже трижды пытался пересчитать бояр, но на Тормаре или Родославе каждый раз сбивался; к тому же Векожита он видел раненым, а Творилют был так «ошеломлен», то есть получил мечом по шлему, что лежал без памяти, и Мистина никак не мог сообразить, сосчитал он тех двоих или нет.

Оруженосец Мистины сидел у столба, рядом лежал на земле воеводский шлем и порванный клибанион с сохнущей на золоченых чешуйках кровью. Взамен Мистина поспешно натянул свой синий кафтан, чтобы скрыть пятна крови прямо посреди груди. Там была даже не рана, а скорее обширная кровоточащая ссадина, но пугать людей видом своей окровавленной груди, будто живой мертвец, Свенельдич не хотел. Он только не замечал, что из пореза на скуле кровь продолжает идти и сохнет в бороде, лишь потирал безотчетно щеку. Умыться было еще некогда, а дикие глаза смотревших на него бояр и отроков он относил к впечатлениям битвы. На самом деле кое-кто видел, как он, обливаясь кровью, упал под лошадиный труп; по части войска успел пробежать слух, будто воевода убит, и теперь бояре и отроки смотрели на него, как на вернувшегося из Нави. Правда, Свенельдич слегка пошатывался, сам того не замечая, но если бы ему сейчас сказали, что ему полагается быть мертвым, он бы удивился.

– Хавстейн погиб, хирдманы принесли тело, Эскиль вывел из его людей около полусотни. Ивор жив, – Мистина оглянулся на сотского, что сидел, привалившись к столбу, с кувшином воды на коленях. – Извей погиб, Векожит сильно ранен, Дубовца, Неведа, Вышегора не могут найти, но чтобы их убили, пока никто не сказал, чтобы видел.

– Что делать будем? – почти прервал хриплый голос Ведослава.

– У греков людей оказалось раза в два больше, чем мы думали.

– Чем ты думал! – воскликнул Родослав, непривычно для себя возбужденный. – Мы тебе говорили: надо уходить!

– Так я здесь обязан думать! – резко перебил Мистина. – И мы сделали, что собирались – грекам наши три тысячи голов не задаром достались! Мы их пешцов положили тысяч пять-шесть!

– И катафрактов половину, – бросил мрачный Эскиль. – Может, убили не всех, но с коней сняли. И коней посекли.

Прибежал отрок от Острогляда.

– Отошли греки! – закричал он от ворот двора. – В поля ушли!

– Со стен пока никого не снимать! Вернуться могут. Так вот, бояре, – Мистина снова окинул взглядом воевод. – У нас осталось чуть больше десяти тысяч, у греков – только здесь под городом тысяч двадцать с лишним…

– Двадцать пять, я бы сказал, – поправил Тормар. – И по большей части конные. Пеших мы перебили, это да.

– Самых хреновых их воев мы перебили, ратников, – вставил Ивор. – Йотунов тот хрен пешцов необученных пустил вперед, чтобы нам ряды смешать и с берега выманить.

– Катафрактов побитых нам их воевода не простит, – пробормотал Ивор. – Теперь не утешится, пока от нас всех мокрое место не оставит.