Если небо молчит - Дмитрий Герасимов

Маргарита увидела его сразу, как только выбежала на привокзальный двор. Он сидел на скамейке, пристроив между колен термос и разложив на мятом журнальном листке бутерброды.

– Я тоже не завтракала, – призналась она, присаживаясь рядом.

Антошка забежал за скамейку и спрятался.

Антиох не спеша развернул фольгу и протянул ей бутерброд с сыром.

– И я голодный! – подал голос мальчуган и тут же получил другой бутерброд.

– Значит, – сказала Маргарита, с наслаждением жуя черствый хлеб, – ты опять не вмешивался в дела Божьи?

– Совершенно верно, – улыбнулся он. – Просто следовал Его подсказке, Его голосу.

– Антиох, – она перестала жевать, – почему ты решил уехать?

– Мир велик, – он пожал плечами, – и мне в нем легко. А в этом городе у меня нет ни дома, ни родных… Было важное дело, а теперь – ничего не осталось.

– Ничего? – Она вспыхнула. – И… никого?

Он внимательно посмотрел ей в глаза и не ответил.

– У меня тоже в этом городе ничего не осталось – ни работы, ни дома… – Маргарита взяла его за руку. – Помнишь, ты говорил, что если небо молчит, значит, оно ждет от нас выбора?

– Я свой сделал, – тихо сказал он.

– Я – тоже…

Сибирь, 1985 год…

Он отполз в сторону, тяжело дыша, морщась от боли, и с трудом повернул голову, пытаясь разглядеть пылающий на обочине УАЗ. Черный, клубящийся столб, похожий на погасший во время спуска парашют, висел над лесом. Сломанные и обожженные ветки деревьев дымились, а серая, умершая листва мрачно, как воронье, кружила над местом трагедии.

Он боялся закрыть глаза. Это будет конец. Такой же близкий и осязаемый, как предыдущие четыре в Афгане. Только на этот раз – без прощения. Его выбросило на дорогу со сломанными ребрами, порванным сухожилием и пробитой головой лишь для того, чтобы перед смертью он мог взглянуть на небо. Оно висело над ним – грозное серое полотнище в мятых складках облаков – и… молчало.

– Скажи что-нибудь! – мысленно простонал он. – Не молчи! Дай знак! Если опять отводишь беду, если чего-то еще ждешь от меня – не молчи!

И в этот миг прозвучал голос. Робкий, едва слышный, тонкий, как писк.

Он сжал кулаки.

– Еще! Прошу тебя – не умолкай!

И снова – писк. На этот раз – сильнее, требовательнее.

Он зажмурился, подтянул колени, рыча от боли, и перевернулся на бок. Потом сдвинулся вперед, царапая пальцами землю, и поднял голову. В шаге от него, прямо на дороге, стояла корзинка с младенцем, вероятно, выброшенная из машины ударной волной.

Ребенок кричал, и этот крик означал жизнь.

Он шел, прижимая к себе корзинку, пошатываясь и боясь потерять сознание от боли, – через поредевший лес – туда, где в рассветном тумане виднелись очертания города. Может быть, это не город вовсе. Может, поселок. Или даже деревня. Но там – люди. Там детские врачи и нянечки, добрые воспитатели и учителя. Там не дадут пропасть маленькому, еще ничего в жизни не повидавшему человечку.

А человечек лежал в корзине, смотрел вокруг себя ясными серыми глазами и беззаботно улыбался.

Это был мальчик…