Нездешние - Роберт Джексон Беннетт

– Чтобы крепко держать руль в руках, надо полагать, – говорит Мона.

– Верно, сестра, – язвительно соглашается Келли. – Управлять намного проще, прежде разделив. Урок, который Веринджер – если называть его расхожим именем – отлично усвоил и использовал при создании Винка. Чтобы сохранить свое, остальных следует обуздать. А на той стороне, Мона… нашим было все.

Пока он говорит, Мона разбирается, что не так с экраном. Нет, не с самим экраном, а вокруг экрана: понятно, красный занавес, но за занавесом, в тени, должен ведь быть простой кирпич, верно? Там и была кирпичная стена всего минуту назад. А теперь там виден проход – за занавесом открывается какое-то закулисье, и в нем что-то движется, медленно, плавно колеблется, но толком не разглядеть.

– Про ту сторону не скажешь – где, – продолжает Келли, – и не скажешь – когда. Если мир – это механизм со множеством колесиков и приводных ремней, то в нашем, по ту сторону, их было на миллионы, а то и на миллиарды больше, чем в вашем. Сравни наручные часики с башенными часами – получишь некоторое представление. Может, на взгляд это незаметно, сестричка, но когда-то там было… – ей кажется, в его глазах, во всем лице трепещет страсть, – волшебно. Не было и нет такой красоты, как там. Темное, дивное и чудовищно прекрасное место. – Он сбивается. – Во всяком случае, для меня. Для меня оно было дивным. Теперь, когда я вдали от него, оно кажется много лучше, чем когда я там находился. Как это удивительно. – Он пожимает плечами, качает головой. – Но речь не о том. Самым главным там, среди тех удивительных видов и земель, было другое – что все это принадлежало нам.

Ну, на самом деле Матери. Все принадлежало Матери. И мы тоже. Она нас создала. Мы были Ее. Ее семья. Ее племя. Ее дети. С Ней мы захватили те места, завоевали, присвоили. Мы поставили себя богами… мы и были для них богами, конечно, потому что ведь что такое бог как не высший разум, а разве там был разум выше нашего? Нет.

Но мы не были… всесильными. – Камера отъезжает, и Келли садится в пустое кресло – кресло, совсем недавно занятое немолодой блондинкой. Мона удивляется, куда та подевалась. – Все началось без предупреждения. Вдруг. Как гром с ясного неба. Все стало… разваливаться.

– В каком смысле? – спрашивает Мона.

– Ну, ты видела, как там все выглядит теперь. По-твоему, хорошо?

– Не знаю, что вам кажется хорошим.

– Touché[6],– отвечает Келли. – Нет, для меня, для нас в этом нет ничего хорошего. И, позволь тебя заверить, то, что ты видела, – самая красивая часть того мира – теперь.

– Что там было? Война?

Он поджимает губы, глаза ищут что-то вне экрана.

– Понимаешь ли… я не знаю.

– Не знаешь?

– Нет. Признаю, на самом деле не знаю. Знала только Мать. Она это предвидела. Она одна действительно понимала природу происходящего. Она сказала мне – и только мне, потому что… ну, мисс Мона, я ведь в некотором смысле любимый сын, – что это от нашей величины и силы, что само присутствие нашей семьи разрушало ткань нашего мира. – Он фыркает носом. – Не слишком определенно, да?

– Пожалуй.

Хорошо бы, думает Мона, он перестал делать вид, будто она что-то смыслит в его словах.

– Не слишком. Но я, как положено Первому, рассказал остальным. И мы беспомощно смотрели, как один за другим завоеванные нами миры… линяли. Выгорали. И пропадали. Нет. Нет, богами мы не были. – Он бросает на нее острый взгляд. – То, что я сейчас говорю тебе, мисс Мона, – взято из очень личного разговора с Матерью. Никто, именно никто, включая… как там он назвался? – ах да, Парсона, ничего об этом не знает.

– Если ты думаешь, я проговорюсь, так не бойся, – заверяет Мона. – Я не вожу дружбы с твоими родичами.

– Сейчас нет, – тихо произносит Келли.

Мона видит намек на движение за сценой, за занавесом. Ей хочется скрыть свой взгляд от Келли (если Первый смотрит на мир глазами Келли. Хотя разве глаза на экране могут видеть?), но все-таки Мона успевает ухватить, что скрывается за занавесом, прежде чем оно отступает в темноту.

Она напрягается. Волоски на руках медленно встают по стойке смирно. Она очень старается не выдать, что видела.

Это походило на… щупальца. Как будто стена за экраном, а может, и все стены зала, и пол, и потолок тоже, и все полости этого здания набиты бесконечными, бесконечными щупальцами, одни толстые как древесный ствол, другие тоньше и мягче волосинки, и все извиваются, корчатся в темноте.

«Вот это ты и есть? – думает она. – Настоящий ты. То, что скрывается за иллюзией…»

– Мать пришла ко мне, – ничего не замечая, продолжает Келли, – и сказала, что кое-что нашла. Точнее говоря, заметила. Сказала, что открыла в нашем мире место… где все истончилось. Не просто истончилось – стерлось, как кожа на месте ушиба. – В улыбке Келли ни капли веселья. – Наверное, не стоит объяснять, что это было как раз перед тем, как наш мир начал распадаться.

«О черт!» – думает Мона.

Келли снова сверкает безрадостной улыбкой.

Исследовав эти ушибленные участки, Мать пришла к выводу, что там были иные миры, не наш. Реальности, о которых мы ничего не знали. Она имела в виду не пространства – не просто цивилизации иных… как вы здесь говорите?… планет, а цельные, функционирующие миры, существующие в измерениях ниже и примитивнее нашего. В них имелась жизнь, разум, и этот разум, расширяя границы своего мирка, теснил наш. И Мать решила, что мы можем нажать со своей стороны. И пройти насквозь.

Для меня это было революцией. И звучало смешно. Зачем нам бросать все, что у нас есть? То есть тогда нам еще ничего не грозило. И разве мы не были счастливы? Я спросил Ее, чего еще желать? Но Мать молчала. Уверен, она тревожилась. И это, естественно, встревожило меня.

Только времени поразмыслить мне не хватило. Потому что именно тогда все стало выгорать, разваливаться. Холокост невообразимых размеров. Целые слои нашей реальности отваливались, как отмершая кожа. А у Матери было решение. Такое, какого я никак не ожидал. – Лицо Келли снова заполняет объектив. – По ее словам, она уже установила связь с той стороной.

– Когда это было? – спрашивает Мона.

– М-м? Пытаешься сопоставить временные линии? Нечего и думать, – смеется он. – Время там – не то, что время здесь. Но это было в самом начале Падения. Как раз когда все началось. Мать сказала, мы не можем этому помешать. Ничего не можем сделать. Спасти нас могло одно: побег из нашего мира. Убежище в новом, в том примитивном и недоразвитом месте. Как? – спрашивали мы ее. Что нам делать? Чем мы можем помочь? А Мать ответила, что справится сама. Пройдет туда, все там устроит и вернется за нами.

Я, Первый, был избран ей в помощь. И удивился, обнаружив, что Мать действует не в спешке, не в аварийном порядке – казалось, она давно была готова. – Келли улыбается. – Спорим, ты уже догадалась, как выглядели ее приготовления?