Быт русской армии XVIII - начала XX века - Сергей Васильевич Карпущенко

к самому интересному вопросу; вы затронули едва ли не самое важное место в нашем войсковом строе — офицерский состав. Для нас, да я думаю, что и для врагов наших, представляется несомненным фактом, что ни одна армия в мире не имеет такого чудного контингента солдат, как наша; но попробуйте отдать этих солдат в руки дурным офицерам, а, например, китайских — хорошим, и вы непременно увидите, что через несколько лет китайская армия будет вдесятеро лучше нашей. Я даже больше скажу: хороших солдат гораздо легче испортить, потому что они именно тем и хороши, что слепо идут за своим командиром. Итак, нечего распространяться о том, какой вред армии и своему отечеству наносит офицер, случайно, без всякого призвания заброшенный в армию только потому, что надо же где-нибудь пристроиться, чтобы сразу получить хоть маленькое жалованье. Откуда может явиться у такого офицера любовь к своей части, стремление к совершенствованию? Может ли он носить в своем сердце идеалы воинской доблести? А если этого нет, то остается только одно: забота о своем жизненном благополучии — аккуратное, но пустопорожнее отбывание шаблонной службы, приноровленное к привычкам и капризам начальства, и вечное стремление пристроиться куда-нибудь подальше от жертв, требуемых от воина отечеством. Служба прослужена, пенсия выслужена, — чего же больше надо такому человеку? Он с тем и шел на военную службу.

Конечно, бывают исключения: среда воспитывает людей и в зрелом возрасте, ко для этого нужно, чтобы она сама состояла из людей, отвечающих своему назначению, и не заполнялась людьми, нуждающимися в воспитании. Талантливые начальники (ах, как они нужны нашей армии!) увлекают за собой всех поголовно; масса захватывает и слабых духом и заставляет их делать свое дело. Наконец, бывает и так, что человек, поступая на службу, не чувствовал в себе военной жилки и вдруг нашел ее в глубине своей природы и стал полезным во всех отношениях офицером. Но все это, господа, случаи исключения, а мы берем общее положение.

Итак, для образования сплоченной, деятельной и проникнутой хорошими принципами военной семьи нам нужен офицер, во-первых, воспитанный, то есть способный слиться с порядочным обществом, во-вторых, человек с истинным призванием к военному делу. Откуда, каким способом комплектования можно достать его?

Знаете, господа, может быть, вам покажется странным, но я скажу прямо: я сторонник касты, конечно, не такой, как в древности, не замкнутой, не отчужденной от общества, но все-таки настоящей касты, которая бы увлекала человека всецело и бесповоротно… Нам нужен офицер, обожающий свой мундир, свой быт, все особенности военной службы с ее лишениями и опасностями, — офицер, которого ни за какое жалованье нельзя было бы сманить ни в акциз, ни на железную дорогу, чтобы все это казалось ему скучным, неприветливым, совершенно чуждым его сердцу… Богатейший и неиссякаемый источник для получения таких офицеров находится у нас под руками: это — наши дети, для которых в недалеком будущем, судя по современным мероприятиям, широко откроются двери кадетских корпусов.

Что такое сын офицера? В большинстве это человек, который с детских пеленок проникается оригинальной прелестью военной жизни. В младенческом возрасте он уже бывает счастлив, когда ему импровизируют военный мундир. Едва он начинает лепетать, как уже учат его военной молитве за царя, и образ государя, столь обаятельный в военном мире, чудно рисуется в его детском воображении. Он засыпает под звуки военной зари и далеко уносится в своих мечтах в область героизма, слушая солдатские песни, исполненные военной поэзии. Учения, маневры, стрельба, стройные линии солдат, военная музыка, знамя, окруженное своими защитниками, — все это становится ему близким, родным, он тоскует по этой обстановке, если отрывается от нее, и его совсем не тянет в какой-нибудь иной мир; он мечтает о кадетском корпусе. Там он получает удовлетворение, чувствуя себя как бы на службе, и привыкает гордиться этим; воспитывается под руководством надежных офицеров (не тех воспитателей, которые в былое время советовали способным юношам бросать военную службу) и проходит курс, в котором умственные и физические упражнения строго регулированы и соображены с развитием детского организма (в этом отношении, то есть в вопросе о здоровом теле и здоровом духе, военная педагогика далеко опередила гражданскую). В корпусе мальчик становится стройным, здоровым, жизнерадостным, сохраняет полную энергию к дальнейшему труду и приобретает приличные для общества манеры — словом, становится вполне готовым для перехода на действительную службу. Окончив военное училище, он уже представляется человеком, как говорится, слепленным и в нравственном, и в умственном, и в физическом отношении именно из того материала, который необходим для состава офицерского корпуса.

На этом месте рассказчик остановился и, оглядываясь по сторонам, стал искать кого-то глазами. Через свои синеватые очки он заметил высокопоставленного молодого генерала, одного из тех, что вели беседу с профессором, и тихонько обратил на него наше внимание. «Он очень занят этим вопросом, — сказал Б. вполголоса, — и дай Бог ему успеха в этом: доброе и большое дело сделает для нашей армии…»

Мы оглянулись по сторонам. Оживленный говор, затянувшийся далеко за полночь, понемногу стал умолкать. Группы собеседников расходились; проходившие мимо нас однокашники горячо пожимали нам руки, и их довольные лица свидетельствовали о приятно проведенном времени. Предводитель, провожаемый молодежью, ушел несколько раньше, а два генерала с профессором оканчивали свой разговор стоя. Мы нашли нужным подождать их и проводить. Они были, видимо, тронуты этим и сейчас же вступили с нами в приветливый товарищеский спор, который продолжался на лестнице и в швейцарской даже в то время, когда все надели шинели.

Генералы уехали в своих экипажах, кроме нашего рассказчика, которого мы проводили до извозчика.

Уже утренняя заря занималась, когда мы прощались с нашим симпатичным стариком. Он остановился у дрожек и как будто не хотел расстаться с нами. Каждый из нас чувствовал, что мы имеем дело с человеком, может быть, и увлекающимся, но, во всяком случае, цельным, убежденным, верящим и любящим, а такие люди всегда симпатичны и интересны.

— Знаете, господа, — сказал он на прощание, — в переживаемое нами время, когда многое в общественных наслоениях изолгалось, изнахальничалось, как приятно чувствовать себя принадлежащим к порядочному обществу. Военный мир непременно должен представлять один из законченных образцов такого общества: в нем есть светлые и вполне определенные идеалы, за которые можно зацепиться, есть на чем душе успокоиться… Ведь вот, я уже в могилу смотрю, сомневаюсь, буду ли на обеденной перекличке будущего года, а всегда сердце, как у юноши, бьется от восторга, когда вижу что-нибудь прекрасное в военном мире.

II