Бесконечность не предел - Василий Головачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изменилась и подставка, стала выше, хотя и сохранила форму.
— Вы…
— Я продемонстрировал вам новое свойство эргиона, — улыбнулся Дмитрий Дмитриевич, довольный эффектом. — Оно заключается в инициации формоперехода по оси Ф, как я это называю. Эргион-меркаба в данном случае становится формотроном.
— Никогда бы не подумал…
— Что такое возможно? Вы просто не смотрели в эту сторону, принимая эргион лишь за средство выхода за пределы физического тела. Между тем меркаба всегда являлась символом сакральной геометрии, способным изменять мир вокруг. Древние волхвы и колдуны знали её свойства и применяли по назначению.
— В Сети ничего об этом не упоминается…
— Интернет — далеко не лучший способ добычи информации, — покачал головой Таглиб. — Есть множество других источников: архивы, банки данных спецслужб, засекреченное эзотерическое наследие, живые хранители традиций и опыта предков, в конце концов. Стоит только копнуть.
— Как? — встрепенулся Саблин.
— Захотите — мы вам поможем, — сказал ДД. — А начать можно с изучения сакральной геометрии и символики. Он уже прошёл этот этап, — академик кивнул на Прохора, не сводившего глаз с прозрачного куба, только что бывшего шаром, — вы освоите азы практической формологии быстрей.
— Как будто освоил уже.
— Это вам так кажется, спектр применения инфобиотонов и эргионов намного шире.
— Но вы собирались куда-то в… — очнулся Прохор.
— В Бездны. Мой друг и соратник будет поддерживать с вами связь и давать рекомендации. Да и я буду изредка навещать одиннадцатый превалитет.
Таглиб кивнул.
— Всегда к вашим услугам.
— Как вы это делаете? — показал на бывший шар Прохор.
— Прогони им весь спектр, — посоветовал араб.
— У этого предмета формоспектр не широк, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — Он вмещает всего пять-шесть формофаз, из которых крайняя — диффузная.
— Какая?
— Чисто молекулярная взвесь, стеклянная пыль, материал, из которого был выплавлен шар.
ДД снова направил эргион на куб.
Новое струение воздуха обняло стеклянное изделие.
Подставка под кубом рассыпалась в пыль, а сам он превратился в красивую пирамидку, но не прозрачную, а снежно-белую.
— Тетраэдр? — жадно придвинулся к столу Прохор. — Насколько я понимаю, это начало формоспектра?
— Совершенно верно, дальше по оси Ф тетраэдр превратится в плоскость атомарной толщины и сразу же рассыплется, но экспериментировать с этим не стоит, плоскость пересечёт всё пространство комнаты, а то и всего дома, пронзит стены и всех его живых обитателей, в том числе нас. Понимаете?
— Нет.
— Не уверен, что эта плоскость разрежет нас как острая бритва, однако лучше не рисковать.
— Вы предполагаете, что плоскость разрежет… э-э, все предметы, или уже испытали подобное? — поинтересовался практичный Саблин.
Дмитрий Дмитриевич заколебался, взвешивая ответ, потом признался с улыбкой:
— Первый раз, когда это произошло, я испытал шок. Хорошо, что предмет был мал.
— Шар?
— Сосновая шишка. Во второй раз это был кирпич, и я заранее подготовился.
— Что произошло?
— Атомарная плоскость кирпича пронизала полдеревни, правда, ночью и на уровне чердака дома. Было это в России, на моей родине. Короче, риск существует. — ДД посмотрел на тетраэдр, продолжая держать эргион пальцами, и пирамидка, похожая на кусок сахара безупречной формы, превратилась сначала в куб, потом в додекаэдр, в многогранник с большим количеством граней, ещё в один и, наконец, в шар.
— Похоже, это всё. Дальше шар теряет молекулярные связи и распадается на молекулы, восстановить его уже не удастся.
— Почему?
— Потому что молекулы теряют связывающую их в материальный объект силу.
— А как изменяются живые тела? — хмыкнул Саблин.
— Это интереснее всего, — засмеялся Дмитрий Дмитриевич. — Можно заниматься экспериментами бесконечно, форма получающихся объектов иногда поражает. Я вам покажу. Но тренироваться мы начнём с простых — не живых — предметов. Если научитесь мысленным раппортом изменять форму вещей, получите и защиту, и оружие, и даже возможность внедрять свою ПСС в посторонние тела.
— Как это делают Охотники, — добавил Таглиб.
— Начнём! — загорелся Прохор.
— Завтра, — отрезал академик, — на свежую голову.
Прохор хотел возразить, что он совсем не устал и голова у него не тяжёлая, но посмотрел на отвердевшее лицо хозяина и сдержался.
— Хорошо, как скажете.
— А почему Охотники не применяли эргионы, — заговорил Саблин, — когда гонялись за нами?
— Во-первых, Охотники на самом деле не живые биологические объекты, а особого рода программы, способные вселяться в любое существо. Они не носят эргионы, так как сами являются овеществлёнными алгоритмами числоперехода. В Пункте Пограничного Контроля хранятся их базовые меркабы, которые нам и удалось захватить. Во-вторых, у них нет функций формотрансформации, иначе они давно оставили бы след в истории человечества и наломали бы немало дров, что Владыкам невыгодно.
— Но они были живыми в Пункте Контроля.
— Их драконьи тела, а по сути — скафандры, выращены искусственным путём по образу и подобию рептилий, живущих в иных мирах.
— Теперь понятно.
— Идёмте, покажу ваши спальни, — поднялся Дмитрий Дмитриевич.
Гости последовали за ним.
Таглиб остался сидеть на диване, сцепив руки на животе, посмотрел на дверь, на прозрачный шар, наставил на него палец и сказал:
— Пу!
Шар беззвучно осел облачком прозрачно-белой пыли.
Третий
Прежде чем делать какие-нибудь выводы, ставить диагноз и начинать лечить больного, он внимательно изучал историю болезни, а главное — сканировал человека на ментально-энергетическом уровне, выявляя патологические «свечения», которые определяли болезнь точнее, чем медицинская диагностическая аппаратура, и лишь потом дополнительно обращался к своему опыту и медицинским знаниям. Именно поэтому пациенты Прохора Смирновского, окончившего Суздальский медицинский институт в две тысячи двадцать пятом году, выздоравливали почти втрое чаще, чем у других врачей. Хотя лечил он не простые болезни уха, горла и носа, а связанные с тяжёлыми наследственными заболеваниями, типа «синдрома Аспергера»[22] или «маниакально-депрессивный синдрома».
Утро среды четырнадцатого января началось как обычно.