Восхождение - Анатолий Михайлович Медников

class="p1">Пока килька охлаждалась в соляном растворе, с левого борта плавно опустилась вторая конусная сеть. Теперь, через каждые пятнадцать — двадцать минут, то у одного, то у другого борта корабля вспыхивали, затухали и со слепящей яркостью вновь разгорались огни ламп. Этот почти непрерывный, холодный подводный пожар вокруг судна блуждающими бликами отражался на мокрой палубе, на грудах белых ящиков, на темном металле лебедок и на разгоряченных работой лицах рыбаков.

Рыба из двух сетей поступала на палубу. Четкий ритм лова заставлял рыбаков, не медля, вычерпывать окоченевшую кильку из чанов, заполнять ею ящики, которые опускались в трюмы, где действовали другие холодильные установки.

Несколько десятков ящиков заполнили для Нины Владимировны. Это немного задерживало общий ритм работы, рыбаки нервничали. На палубе к обычным острым запахам свежей рыбы, соли и морской воды прибавился еще едкий аромат горчицы, заставлявший рыбаков чихать и, снимая рукавицы, вытирать мокрыми ладонями слезившиеся глаза.

— Ох, Нина Владимировна, зачем людей в море плакать заставляешь? Рыбы много — радоваться надо! — сквозь смех и вздохи жаловался Бабаян.

Он ловко заколачивал ящики и потом, скользя в сапогах по мокрой качающейся палубе, относил ящики к трюму. Нина Владимировна была неутомима, она не только смазывала рыбу, но и помогала заколачивать ящики, спускалась в трюм, ее маленькая фигурка появлялась то на одном, то на другом конце палубы. Она лишь иногда прислонялась к мачтам, чтобы не упасть при резких кренах судна.

В середине ночи, когда улов стал уменьшаться, Дементьев решил перейти на другое место, миль на десять на юго-восток.

Море и здесь было все в россыпи судовых огней. В ночной темени свет ламп казался особенно ярким, издали световые точки и вспышки сливались в одно как бы плывущее над водой зарево. Иной раз капитаны судов, идущих из Красноводска, наткнувшись ночью на экспедицию, принимали ее за освещенный огнями берег и, решив, что заблудились, бросали якорь или, переменив курс, уходили в сторону.

Лов кильки на сейнерах продолжался всю ночь. На рассвете, когда свет ламп потускнел, а поверхность моря приобрела серый, свинцовый оттенок и кильки стало меньше, сейнеры подняли якоря.

К утру обычно зыбь сильнее и ветер крепче. Сейнер «Гоголь» бросало на волнах, однако уставшие рыбаки крепко спали. Не отдыхал лишь капитан, стоявший за штурвалом. Он то и дело поглядывал по сторонам, стараясь, чтобы его не обогнали другие корабли, чьи мачты виднелись по всему морю.

Впереди показался песчаный треугольник мыса и около него светлые силуэты рефрижераторов, ожидающих свежую рыбу. Корабли прибавили ход. Они «бежали», весело попыхивая курчавыми дымками, разрезая косматые гребни волн, окрашенные розоватой пеной. Всходило солнце.

У самых рефрижераторов соперничество сейнеров стало походить на морскую игру. Команде каждого судна хотелось первой закрепить чалку на борту рефрижератора, первой перегрузить ночной улов. Сейнеры со всего хода «атаковали» рыбоприемники, капитаны судов сблизившихся кораблей кратко приветствовали друг друга с высоты штурвальных рубок, осведомлялись о результатах лова.

Героем ночи был капитан сейнера «Псел» — Петр Алексеевич Софронов. После шторма нелегко было найти богатые рыбой места. Однако на корме у «Псела» высилась гора ящиков с килькой, и Дементьев, скользнув по ней как бы равнодушным взглядом, оценив успех товарища, должно быть, позавидовал в душе, но внешне ничем не выдал себя.

— Сколько у тебя? — кивнув ему, спросил Софронов.

— Ящиков восемьдесят, — ответил Дементьев с невеселой улыбкой. Он был недоволен результатами лова. На сейнерах, где рыбу солили, а не замораживали, дело шло, естественно, быстрее.

— У меня триста семьдесят ящиков, — похвастался Софронов.

— Ты где же ловил?

Софронов помолчал. Должно быть, он привык не торопиться с ответом на такие вопросы. Как обычно, он нашел богатое рыбой место и сам надеялся прийти туда на следующую ночь.

— Да ты не бойся, твою рыбу не заберу, — сдержанно сказал Дементьев.

— В море всем хватит места, — снова уклонился Софронов.

Он стоял, опершись локтями о борт капитанского мостика, маленький, худощавый в приплюснутой кепке и ватнике, издали фигурой похожий на подростка. За ночь небритые щеки его потемнели, перевитые сединой волосы выбивались на лоб, и вокруг пристальных, с затаенной хитринкой глаз выделялись резкие морщины.

— Где ловил, спрашиваешь? От мыса Урдюк держался так на 190 градусов, ходу часа полтора, — наконец ответил он довольно неопределенно.

— А я вышел мористее, — сказал Дементьев. — Там две «деревяшки»[1] стояли. Прошел дальше, зюйд-ост. Потом два раза место менял.

— Видел кого-то, — коротко бросил Софронов.

— Это я был, — подтвердил Дементьев.

— Твой «Гоголь»-то знаешь как зовут: «Вон, мол, бежит «холодильник номер один», — засмеялся Софронов, открывая в улыбке мелкие зубы. — Говорят: «Дементьев теперь в Москву поедет, рассказывать, как рыбу в море замораживать, а рыбачить бросит». Так, что ли, Георгий?

Ирония, слышавшаяся в шутке Софронова, задела Дементьева, но он ответил спокойно, подбадривая себя и своих рыбаков, которые с интересом прислушивались к этой словесной дуэли.

— Мы не то чтобы какие-то консерваторы. Понятно, Алексеевич? Новое надо внедрять!

Софронов не счел нужным спорить, но покосился на корму своего судна: дескать, науку внедряй, а пока полюбуйся на мой улов и позавидуй!

— Слушай, Софронов, какая это ловля — рыбу горчицей мазать, — неожиданно вмешался Бабаян. — Горчица, перец, понимаешь! Кухня, да? А время идет!

Бабаян от огорчения даже плюнул. Дементьев расхохотался.

— Слышишь, Алексеич, ему горчица все глаза выела. Вот, брат, как науку вперед двигать. А ты неправ, Саша, — продолжал он, обращаясь уже к своему матросу, — мы большое дело делаем, килька-то у нас свежинка, почитай, готовые консервы!

Довольный тем, что последнее слово осталось за ним, Дементьев закрыл двери рубки, включил моторы, быстро продвинул сейнер вперед, и через пять минут первые ящики с рыбой уже перегружались в трюмы рефрижератора.

* * *

Я перешел на борт «Псела», чтобы поближе познакомиться с его капитаном. Застал его за завтраком.

Петру Алексеевичу сорок с небольшим, но, рано поседев, он выглядит старше. На море Софронов провел почти всю сознательную жизнь, если не считать двух лет, отданных Отечественной войне. Вот уже три года он — один из лучших рыбаков Каспия.

Правда, рассказывая о нем, товарищи как бы вскользь упоминали, что