Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848 - Найл Фергюсон

Гассер то и дело становился объектом такой критики. В 1838 г. Джеймс угрожал перестать платить ему жалованье (4 тысячи рублей в год), которое он считал чрезмерным, и вместо того платить ему четверть процента «от всех операций, какие мы с ним ведем». Гассера часто обвиняли в том, что свои интересы он ставит выше интересов фирмы. «Ни при каких обстоятельствах не пиши Гассеру ни единого слова, — предупреждал Джеймс год спустя. — Этот упрямец, который рад распоряжаться твоими деньгами, сам не неся никаких расходов, причиняет тебе больше ущерба, чем мог бы принести прибыли». Даже Лазара Рихтенбергера — которого еще в 1832 г. назначили в Брюсселе первым полноправным агентом Ротшильдов — время от времени обзывали «ослом». Несмотря на то что он был дальним родственником и держался с Ротшильдами подобострастно, даже он иногда подвергался нападкам, если действовал, не дождавшись распоряжений Джеймса.

Наверное, самым важным агентом Ротшильдов в 1830-е гг. считался Даниэль Вайсвайлер, работавший в Мадриде. Его назначение на этот пост обсуждали еще в 1834 г. Вайсвайлер, очевидно, заслужил во Франкфуртском доме репутацию «делового человека», и его многолетняя переписка отличается чрезмерной подробностью. Но вскоре и его заподозрили в том, что он пренебрегает интересами своих хозяев. К 1843 г. пошли даже разговоры о том, чтобы заменить «этого молодого человека, чьи претензии [по мнению Ансельма] с каждым годом становились все неприятнее» [так!]: «По моему мнению, он спятил и считает себя крайне важной персоной… С сегодняшней почтой… я напишу отцу о Ландау: пусть готовится ехать в Мадрид… Лучше всего, если бы в Мадрид смог или пожелал поехать кто-нибудь из нас… но не сомневайся, я не стану даже заикаться о Майере в письме в Лондон, так как наша добрая мама хочет, чтобы он оставался в Англии. По-моему, Ландау в Мадриде прекрасно справится, как только изучит обстановку, он очень умен… а поскольку он родом из весьма почтенной семьи, он никогда не станет высказывать такие нелепые претензии, как… Вайсвайлер… и будет работать усердно».

Впрочем, угрозы оказались тщетными. Возможно, Вайсвайлер и не был лишен «доли тщеславия», но он сделался более или менее незаменимым. Поэтому решено было послать Майера в Мадрид всего на несколько месяцев, пока Вайсвайлер уезжал за границу, чтобы жениться; как выразился Нат, «в отсутствие Вайсвайлера Тап [домашнее прозвище Майера] вынужден будет проявить себя и сразу станет хозяином, пока В. не вернется; тогда Майеру проще окажется сразу же указать ему его место». Когда Энтони захотел призвать Вайсвайлера к порядку, ему почти не удалось добиться успеха: «Он, как обычно, жаловался и был холоден, как лед, пока я в самых простых словах не объяснил ему: мы ничего не изменим до тех пор, пока он удовлетворительно ведает нашими делами в Мадриде; но, если он и дальше будет позволять себе лишнее и считать нашу благодарность недостаточной, он больше не сможет оставаться в Мадриде, и один из нас обязан будет поехать туда… Он необычайно умен… ему трудно будет подыскать замену, но я… никогда не видел более хладнокровного и расчетливого агента с таким дурным характером. Его тщеславие непомерно».

Еще одного агента, Ганау, отправили в Соединенные Штаты, где он почти сразу же навлек на себя неудовольствие партнеров тем, что слишком торопился провести операции. Правда, можно предположить: трать он больше времени на то, чтобы изучить обстановку, его критиковали бы за медлительность. Только Ротшильды могли обвинить агента в том, что он «слишком много внимания уделяет изучению всех операций, которые он мог бы провести для нас».

Для того чтобы исправить одно давнее недоразумение, необходимо заметить, что существовало четкое различие между агентами на жалованьи, такими как Вайсвайлер, и ассоциированными банками, с которыми Ротшильды регулярно переписывались и вели дела на льготных условиях. Перечислять все такие банки долго и скучно: к концу 1840-х гг. такие ассоциированные банки имелись у Ротшильдов в Амстердаме, Балтиморе, Берлине, Кельне, Константинополе, Флоренции, Гамбурге, Милане, Одессе, Риме и Триесте — здесь названы лишь некоторые из самых важных городов. Иногда двух знаменитых впоследствии немецких банкиров, Варбурга и Бляйхрёдера, ошибочно называют агентами Ротшильдов в начальные годы. На самом деле они возглавляли два из многих ассоциированных банков, и до 1848 г. не было ничего необычного в той скромной роли, какую они играли в банковской сети. Тем не менее два последних случая представляют особый интерес, так как демонстрируют, какую ценность более мелкие банки (особенно в Германии) придавали налаживанию связей — пусть и слабых — с Ротшильдами.

Варбурги начали лоббировать интересы Ротшильдов в Гамбурге уже в 1814 г., хотя регулярные операции они проводили лишь в 1830-е гг., а до 1860-х гг. предпочтение по-прежнему отдавалось банку Карла Гейне (дяде поэта Генриха Гейне)[108]. Примерно так же Самуэль Бляйхрёдер пытался вытеснить Мендельсонов с роли привилегированного банка Ротшильдов в Берлине. Лишь в 1860-е гг. его сыну Герсону удалось упрочить дружбу с Ротшильдами. В основном он получил «особый статус» благодаря своей дружбе с Бисмарком и возможности передавать важные политические новости «из первых рук». Даже тогда с ним по-прежнему обращались с долей презрения: «Бляйхрёдер? — якобы восклицал Джеймс в присутствии Герберта Бисмарка. — Что такое Бляйхрёдер? Бляйхрёдер — один процент от того, что я позволяю ему взять». Многие другие банки играли ту же роль в операциях Ротшильдов: они принимали участие в размещении крупных выпусков облигаций, помогали переправлять большие партии слитков и время от времени принимали участие в арбитражных операциях. Среди прочих такую роль играли банк Оппенгеймов в Кельне, банк Шрёдеров в Лондоне и «Банк де Бордо». В тот период все три банка считались мелкими игроками.

Для сравнения, гораздо больше времени Ротшильды уделяли тем более крупным банкам, которые они считали в первую очередь своими конкурентами, но в чьем сотрудничестве они нуждались для проведения очень крупных операций. К таким относятся банки Бэрингов, Томаса Уилсона и Гольдшмидта в Лондоне; Лаффита, Оттингера и Малле в Париже; Греймюллера, Сины и Эскелеса в Вене; Бетмана и Гонтарда во Франкфурте. Совсем не желая конкурентам ничего дурного — как было в десятилетие ожесточенной конкуренции после 1814 г., — Ротшильды все чаще готовы были мириться с их существованием, лишь бы никто не подвергал сомнению их положение primus inter pares — первых среди равных. В 1830-е — 1840-е гг. во всех крупных финансовых центрах то и дело возникали неформальные синдикаты и временные банковские коалиции. В то же время, благодаря своим масштабам, Ротшильды все больше утверждались в мысли о том, что они несут значительную долю ответственности за стабильность банковской системы в целом. Этим объясняется их нежелание видеть неудачи конкурентов. В 1820-е гг. они наблюдали за крахом Пэриша с равнодушием, граничащим с бессердечием. Зато в последующие десятилетия они ради финансовой стабильности все чаще выручали конкурентов из беды. Так происходило в случае с Лаффитом в 1831 и 1838 гг. Весьма показательны доводы Соломона о помощи Геймюллеру в 1841 г.: «Сидеть в стороне и наблюдать за банкротством 65-летнего человека — банка, который просуществовал так долго, который находился здесь в первых рядах, — и не иметь возможности помочь… было попросту невозможно… Что было бы за положение, если бы Штайнеру и Геймюллеру пришлось приостановить платежи! Какое впечатление сложилось бы за границей, а также во Франкфурте и на других немецких рынках — двум банкам пришлось бы отклонить векселей и счетов на несколько миллионов — по крайней мере, на 3 или 4 миллиона — гульденов».