Ворошилов - Николай Тимофеевич Великанов

немилость высшей власти страны, Ростовский обком серьёзно вознамерился переименовать проспекты Ворошиловский и Будённовский: первый — в Карла Маркса, второй — Первой конной армии. Будённовский потому, что Семён Михайлович был другом Климента Ефремовича? Особенно на этом настаивала ассоциация жертв незаконных политических репрессий «Мемориал».

— Правда, — подтверждает Василий Филиппович. — Даже будто в документах тогда уже стали писать новые наименования.

— Но всё-таки не переименовали. Почему?

— Горожане были против...

Я потом со многими ростовчанами, знакомыми и незнакомыми, вёл беседы о Ворошилове, хотел узнать их к нему отношение. Подавляющее большинство выказывало только доброе. Честно скажу: мне было приятно это слышать. У Климента Ефремовича много было недостатков, не все его поступки были достойными, ему не хватало командирского таланта. Но немало было в нём и положительного: как комиссар, как организатор, он был замечателен, смел в бою, верен делу, которому служил, честен в отношениях с товарищами. И конечно, был преданным патриотом своей Родины.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1

ВОРОШИЛОВ К. Е.

(1881—1969; АВТОБИОГРАФИЯ)[344]

Род. я в селе Верхнее Екатеринославской губ. Отец служил сторожем на жел. дор., а мать работала подёнщицей.

Отец, солдат Николаевской службы, был человеком вольнодумным и весьма своеобразным. Работая на самых тяжёлых работах в помещичьих экономиях, рудниках и на жел. дор., он часто менял места службы вследствие скандалов с хозяевами и администрацией.

Поэтому с раннего детства пришлось познакомиться с самой горькой нуждой.

В один из периодов безработицы отца ходил с сестрой «по миру», просить хлеба. С 6—7 лет пошёл на работу выбирать колчедан на шахтах, за что получал по 10 коп. в день. К 10 годам вместе с отцом пас помещичий скот. В тот же период познакомился на практике с кулаком-мироедом.

В одну из очередных голодух нашей семьи (отец исчез в поисках работы) меня взял к себе «в гости» дядя, брат отца, живший в деревне очень богато.

Вместо гостя меня обратили в батрака и подвергали в течение года дикой эксплуатации.

Затем я снова на рудниках, уже мальчиком, в мастерских.

В этот период меня зверски избили работавшие подённо крестьяне соседнего села, придравшись к какой-то глупости, а по сути за то, что меня приняли в мастерские, отказав одному из крестьян.

Случай избиения меня — ребёнка, целой артелью взрослых парней остался больным воспоминанием на всю жизнь. Рос я неграмотным, и это весьма сокрушало мою мать, поставившую целью своей жизни сделать меня настолько «образованным», чтобы я мог так же читать псалтырь и часослов, как и её отец (мой дед). Дальше её мечты не шли. К несчастью, в местах, где мы жили, не было школ. В 1893 г. в селе Васильевка Славянского уезда открылась земская школа, куда я был принят.

Учился две зимы и успешно окончил весь «курс наук». За два года сменилось 3 учителя, и последний из них, С. М. Рыжков, оказался прекрасным учителем и воспитателем.

Меня С. М. искренно полюбил, и я в семье учителя стал своим, близким.

С. М. Рыжков, впоследствии член I Государств. Думы и второй секретарь её (трудовик), был умным, честным, жизнерадостным и с высокоразвитым общественным инстинктом человек.

Учась в школе, 14—15-ти лет я начал под руководством С. М. читать классиков и книжки по естественно-научным вопросам и тогда же начал прозревать насчёт религии.

В 1896 г. я поступил на завод при ст. Алчевская.

Работая на заводе, я не переставал читать, а общение с учителем довольно быстро давало ростки — я умственно и культурно рос. Однажды, кажется в 1897 г. или 1898 г., на завод был назначен полицейский пристав.

Отсюда начинается моя политическая работа.

Сей полиц. пристав, Греков, приехал к почтмейстеру, мимо которого проходили мы, подростки, человек 10—15. Все поздоровались с приставом, кроме меня. Пристав был ретив и глуп. Соскочив со скамьи, где он сидел в обществе «дам», бросился ко мне с кулаками и требованием объяснить, почему я не поклонился.

Я рассмеялся в лицо «начальству», и оно с гневом вцепилось в мою рубашку, а я в свою очередь запустил руки за галстук озверевшего сатрапа.

Почтмейстер и все мои товарищи исчезли, а я, с лёгкими, правда, тумаками, был водворён в каталажку.

На второй день я был освобождён, но преследования начались систематические и настойчивые.

Сначала за мной следили «тайно», а затем стали ходить по пятам агенты пристава.

Преследования сделали своё дело: я не только открыто повёл разговоры с учителем на политические темы, но уже завёл знакомства и на заводе, и среди учительства.

В 1899 г. в чугунолитейном цехе под моим руководством забастовали крановщики.

Через некоторое время у меня обыск и кратковременный арест. Вместе со мною подвергся обыску и мой учитель.

С. М. Рыжкова вызвали в Питер, кажется в Министерство просвещения, и требовали прекращения сношения с Ворошиловым.

В течение трёх лет я без работы.

Все заводы и рудники Донбасса отказывают в работе, я значусь в чёрных списках.

В 1903 г. поступаю в Луганске на завод Гартмана, но через 2—3 месяца меня с полицией выдворяют из Луганска.

В это же время я официально вступаю в партию и делаюсь большевиком, вхожу в Луганский комитет.

Летом 1909 г. снова удаётся поступить через Рыжкова на Гартманский завод. В феврале, а затем в июне руковожу на заводе забастовками.

Тогда же выбираюсь председателем сов. депутатов на заводе.

В июле, во время забастовки, арестуюсь на заводе и, до полусмерти избитый, сажусь до декабря в тюрьму.

В декабре, по требованию тысячи рабочих, подошедших к тюрьме, освобождаюсь под залог. Вскоре я скрылся от нахлынувшей волны реакции.

В начале 1906 г. делегатом еду на Стокгольмский съезд и впервые встречаюсь там с цветом нашей партии — видаюсь с Ильичом.

По возвращении из Стокгольма усиленно готовим организацию к боевым действиям.

Я дважды еду в Финляндию и привожу большие партии оружия, закупленного у финских революционеров.

С этим оружием пришлось повозиться и нынешнему председателю Исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьеву.

Луганская организация имела лучшие боевые отряды и прекрасную лабораторию, изготовлявшую в неограниченном количестве бомбы. Оставаясь всё время председателем депутатского собрания, я был избран председ. вновь организованного профсоюза рабочих завода Гартмана.

Управление заводом фактически перешло в руки рабочих, и директор завода управлял номинально.

В октябре меня и других должны были судить выездной сессией Харьковской судебной палаты, но общая забастовка рабочих Луганска сорвала суд. Весной 1907 г.