Сказки немецких писателей - Новалис

А посему оживленная стрельба продолжалась до последней минуты.

Весь мир погрузился в воду. Единственный выживший европеец держался на поверхности благодаря спасательному поясу и, выбиваясь из последних сил, старался описать события минувших дней, чтобы будущее человечество знало, что именно его отечество на несколько часов пережило гибель последнего неприятеля и тем самым навеки закрепило за собой пальму первенства.

В это время на сером горизонте вырисовалось нечто гигантское черное и неуклюжее, медленно приближаясь к теряющему силы пловцу. Он с радостью узнал огромный ковчег и, прежде чем потерять сознание, увидел на борту плавучего сооружения древнего величественного патриарха с развевающейся серебряной бородой. Великан-негр выловил плывущего; тот был жив и вскоре пришел в себя. Патриарх приветливо улыбнулся ему, дело его удалось: он спас по одному экземпляру каждого вида земных существ.

Пока уютный ковчег плыл по ветру, дожидаясь отступления темных вод, на борту шла оживленная жизнь. Огромными плотными косяками за ковчегом следовали большие рыбы, яркими фантастическими стаями проносились над ним птицы и насекомые, каждый, будь то зверь или человек, искренне радовался своему спасению и новой жизни, открывавшейся перед ним. Звонко и ликующе звучал над водами утренний крик красавца павлина, счастливый слон весело поливал водой себя и свою благоверную, высоко подняв хобот, всеми цветами радуги переливалась на солнце ящерица; индеец метким копьем вылавливал в необозримом потоке сверкающих чешуей рыб, негр добывал огонь для очага трением сухих деревяшек и от избытка радости звучно в ритм похлопывал по бокам свою толстуху жену, тощий прямой индус стоял скрестив руки и бормотал себе под нос древние стихи из песен о сотворении мира. Эскимос, смеясь узкими глазами, грелся на солнце и потел, спуская с себя жир и воду, его обнюхивал добродушный тапир, а маленький японец вырезал себе тоненькую палочку и старался удержать её то на носу, то на подбородке. Европеец с помощью своих письменных принадлежностей составлял инвентарную опись всех имеющихся здесь живых существ.

Сбивались группы, завязывалась дружба, а если вспыхивал спор, патриарх устранял его кивком головы.

Все были счастливы и общительны, только европеец в одиночестве занимался своей писаниной.

И вот в пестром обществе людей и зверей возникла новая игра-состязание, в котором каждый мог показать свое искусство и способности. Все хотели быть первыми, и самому патриарху пришлось наводить порядок. Он отделил больших зверей от малых, а также тех и других от людей, каждый должен был заявить о себе и сказать, чем он хочет блеснуть; а затем началось состязание.

Эта замечательная игра длилась много дней, и группы сменяли друг друга, чтобы, закончив представление, стать зрителями и посмотреть на искусство других. Всякое хорошее выступление встречали бурным восторгом. Сколько же прекрасного можно было здесь увидеть! Сколько скрытых дарований обнаружилось в каждом божьем создании! Как раскрылось тут богатство жизни! Как все смеялись, выражая восторг криками, карканьем, хлопаньем в ладоши, топаньем, ржаньем!

Великолепно бегала ласка, и волшебно пел жаворонок, превосходно вышагивал надутый индюк и невероятно проворно носилась белка. Мандрил передразнивал малайца, а павиан — мандрила! Неустанно состязались бегуны и прыгуны, пловцы и летуны, каждый оставался непревзойденным в своем искусстве и находил признание остальных. Были звери, которые обладали даром зачаровывать других, и такие, которые умели делаться невидимыми. Многие отличались силой, многие — хитростью, кто-то умел атаковать, кто-то — защищаться. Насекомые спасались, сливаясь с травой, деревом, мхом или камнем, те, кто послабее, нашли одобрение развеселившихся зрителей, обратив их, правда, в бегство ужасными запахами, которыми они оборонялись от нападения. Никто не отставал, все обладали теми или иными способностями. Птицы вили, склеивали, ткали, лепили гнезда. Хищные птицы из бездонной выси замечали крошечный предмет.

И люди превосходно делали свое дело. Стоило посмотреть, как легко негр-великан, словно играя, взлетал вверх по балкам сруба, как малаец тремя движениями рук мастерил весло из пальмового листа и потом управлял маленькой доской, ловко разворачивая её на воде. Индеец легкой стрелой поражал крошечную цель, а его жена плела из двух разноцветных волокон циновку, которой все восхищались. Зрители долго молчали, удивляясь искусству индуса и его затейливым фокусам. Китаец показал, как можно старанием и терпением утроить урожай пшеницы, выкапывая совсем молодые растеньица и сажая их через равномерные промежутки.

А вот европеец, который снискал себе на редкость мало любви окружающих, вызывал неприязнь тем, что холодно и презрительно критиковал дела других. Когда индеец сбил птицу в поднебесье, белый человек пожал плечами и заявил, что с помощью двадцати граммов свинца можно стрелять во много раз дальше. А когда ему предложили проделать это, он не смог и стал говорить: будь у него, мол, то и это, и ещё десяток других вещей, уж тогда бы он определенно сумел. Китайца он тоже высмеял, сказав, что хотя пересаживание побегов пшеницы несомненно требует бесконечного терпения, но подобный каторжный труд не может сделать народ счастливым. Китаец же, при всеобщем полном одобрении, ответил, что народ счастлив тогда, когда он сыт и чтит богов, но европеец и на это лишь издевательски рассмеялся.

Итак, веселое состязание продолжалось, в конце концов все звери и люди показали свои таланты и искусства. Настроение у всех было радостным; сам патриарх прятал одобрительную улыбку в своей белой бороде и промолвил, что теперь воды могут спокойно отступить, а на земле может начаться новая жизнь; потому что целы, мол, ещё все разноцветные нити в одежде бога и ничто не мешает учредить на земле бесконечное счастье.

Один только европеец ещё ничем не удивил остальных, и все громко потребовали, чтобы он выступил, показал себя и они смогли бы убедиться, что он тоже недаром ест хлеб свой насущный и живет вместе со всеми в плавучем доме патриарха.

Европеец долго отнекивался, находил отговорки, пока сам Ной не приложил палец к его груди, требуя повиновения.

— И у меня кое-что есть, — так начал белый человек, — я тоже довел до совершенства одно искусство. Зрение, слух, обоняние у меня ничуть не лучше, чем у других живых существ, и ловкость — не больше. Мой дар — высшего порядка. Мой дар — интеллект.

— Покажи! — крикнул негр, и все придвинулись ближе.

— Его нельзя показать, — мягко сказал белый. — Возможно, вы меня неверно поняли. Меня отличает от других разум.

Негр весело рассмеялся, обнажив белые как снег зубы, индус насмешливо пошевелил тонкими губами, китаец улыбнулся лукаво и добродушно.

— Разум? — произнес он задумчиво. — Тогда покажи, пожалуйста, твой разум. До сих пор его что-то не было видно.