Тараканьи бега - 2 - Виталий Литвин

— Хоть теперь попробую, — кивнула мне на бутылку и сдвинула бокалы друг к другу. Один не устоял, покачнулся, но женщина перехватила, не дав ему упасть, он только чуть соприкоснулся со вьорым — раздался звон, и она опять качнула головой: — Ну конечно, под такое вино — только хрусталь. И, смотри, какой необычный — словно подсвеченный зеленью. Наливай.

Разлил.

— Не наврали, — чуть раздвинулись губы Тарры.

Уж не знаю, чему она улыбалась, но вино… Нынешнее Восприятие перебрало все его оттенки — багровое, густое, с отчётливым виноградным ароматом… И тут же в воображении возникла тяжёлая гроздь, переполненная тёмными, едва ли не светящимися изнутри, виноградинами…

А уж вкус!

А уж послевкусие, то есть его воздействие… Словно наяву брызнул сок из раздавленной ладонью ягоды… Потом вспоминал, но так и не поймал момента, когда с неё слетели бретельки платья. Ведь вроде бы, только что пил терпкий напиток, а в следующее мгновение уже груди раскрылись — будто в два неразрывных такта вызрели нездешние виноградные гроздья, и мои ладони уже вдавливали уступчивую их сладость. И тоже —“нездешняя лоза”! — шокирующее сочетание светло-зеленоватого фона и тёмно-багровой сути — покорной мягкости телесного взхолмия и упрямой твёрдости сосков.

— Ещё… — запинаясь, словно еле вспоминая слова полузабытого языка, выговорила орчанка. — Ещё… — обе её руки обхватили мою голову и вжали в свою грудь: — Ещ-щё!

Зато у меня освободилась рука, и по спине… Можно бы назвать её спортивной, но что ловить тем спортсменкам в сравнении с мечницей?!.. Вниз по спине до начала крутого выгиба задницы. Люблю у женщин этот кусок тела, где ладонь чувствует и спину, и правую и левую ягодицы, и резной треугольник впадины между ними. Опять чуть поднял ладонь по позвоночнику и снова, вдавливая пальцы в кожу, провёл по ней рукой. И остановился, решая, какой половине отдать предпочтение…

— Ещё! — голос орчанки осип, и это слово она почти прошипела. И тут же следом её ноги начали раздвигаться. Шире… Шире… — Ещё!

Значит, не левая и ни правая, а посередине. Стараясь забраться между. Нет, чтоб получилось — она на шпагат сесть бы должна! Что ж, я, молча — говорить никакого воздуха не хватало! — оторвал другую руку от соска, перенёс её на плечо и надавил на него.

Женщина послушалась. Немного не так, как ожидалось, но чрезвычайно результативно: она перестала обнимать меня и опустилась на пол:

— Представляешь? — опять хриплым шёпотом сообщила мне: — Колени подогнулись, ноги не держат, — и обхватив обеими руками меня, прижалась лицом.

И нет, там, где было её лицо, у меня уже были не ноги. Брюки, по местной моде, я надел мягкие свободные, и её щека быстро нащупала требуемое. И огладила его — одной, потом другой щекой, потом плотно сжатыми губами… Потом подняла голову и обнажила клыки:

— Не боишься?

По хребту пробежала испарина.

— Ну, ты же — лучшая? — голос, оказывается, в нужный момент, вернулся.

— Сейчас убедишься!

Помнится, пару дней назад, ей пришлось объяснять мне, как снять с неё платье. Как снять с меня штаны — объяснений не потребовалось.

В ранней юности, я всё гадал, как целоваться, если мешает нос?! Теперь выяснилось, что клыки не мешаются тоже.

Прервались мы только, когда в дверь постучали. Тарра почти зарычала:

— Какого?!..

— Еда! — дошло до меня, я попытался подняться, — эльфийка принесла ужин. Но уже час, что ли, прошёл?!

— Эльфийка?! — опять взрыкнула женщина. — Ты же голый — лежи! Я принесу.

Я думал, она хоть мою рубашку накинет. Нет. Только клыки блеснули!

— Эй! — успел крикнуть я. — Возьми — отблагодаришь! — и кинул вслед ей золотой. (Мой Рюкзак всегда при мне.)

Орчанка подхватила монету, даже особо не оборачиваясь — как кошка муху на лету сбила! И через некоторое время я услышал ещё один рык:

— Нет!

Пришла с подносом, объяснилась:

— Спрашивала, понадобиться ли что ещё, — и хмыкнула: — Может, она в третью набивалась?

Уже после, когда за окном уже начало светлеть небо, Тарра спросила:

— Ты меня простил?

Сил отрицать что-либо не было, думать о чём-либо не было, но вдруг проклюнулся голосок настырной училки:

«— Господин, спросите, за что!

Сопротивляться, спорить тоже уже не было ни сил, ни желания. Я спросил:

— За что?

— Я никогда никому не доверялась — только сама. Чего не добьюсь — не предложит никто. А теперь с тобою всё так необычно… Ты, мужчина, в бою идёшь за моей спиной, так бывало и раньше, но это ты меня спас! Орки — даже мальчишка Креттег! — сильнее тебя, но это ты победил их! Ты победил их, но они согласились прийти к тебе — подчиняться тебе, плоско… тебе, человеку! — она перевела дыхание. — Помнишь твой мне приказ вбить в рефлексы, что ты — неприкасаем? Вбила. Что тебе… Что в тебя надо верить, вобью тоже, — её рука пригладила мне грудь — нет, она не пыталась успокоить меня, это движение успокаивало её саму. И судя по дальнейшему тону голоса — успешно: — Думаешь, триккты будут ждать нас в обеденном зале?

— Да. Вот, за обедом и поговорим.

Она улыбнулась:

— За совместной едой, купленной тобою?! До чего же ты хитрый торговец! Думаешь, у них не хватит ума заказать своё?

— Посмотрим.

— А что потребуется от меня? Может, мне уйти? Женщина при мужском разговоре? Женщина при торговле о ней…

— Нет. Останься. И будь принцессой.

— Не люблю.

— Знаю. Я люблю.

— Знаю. Буду.

Глава 22. Торг

22. Торг

И н т е р л ю д и я

Локация Диверия, замковый шатёр клана Триккт.

— Хан, Кеттара нашлась!

— Где?!

— Вместе с тем торговцем вернулась в Диверхаун. Сейчас она, должно быть, в его личной комнате.

Хан выждал. Нет, слуги вышколены — вот и этот не попытался предугадать желание своего господина, а только выполнил приказ: все новости о беглой ханини докладывать незамедлительно. А потом ответил на прямой вопрос.

— Подробнее!

— Сейчас в «Кривом роге» обмывают богатый хабар три орка из его отряда. Они бахвалятся, что прошли два данжа. Подтверждают слова пещерного проводника нашей охотничьей партии, что наградой в каждом было по куче золота и драгоценностей. В подтверждение самый неугомонный из