Фарамунд - Юрий Никитин

Но почему же он, сказала она беззвучно, тут же спохватилась.Но ведь она сама четко и твердо объяснила ему, что их брак — лишь союз племен.Объяснила так неопровержимо, что бедному варвару, который хорош и умен только смечом, нечем было возразить... кроме как взять ее силой. По праву мужа. Но он,опять же по своей варварской натуре, оказался достаточно благороден, чтобы непринуждать ее.

Да, это ее главная ошибка. Наверное, главная. Ей надо былосделать первый шаг самой. Она запретила ему приближаться к ней, он и неприближался. В чем она может его винить?

Сегодня ей во дворе попался навстречу угодливый Бургувей,управитель, подаренный ей отцом. Он поклонился, едва ли не до земли, поздравилсо скорым рождением ребенка. В глазах этого преданного до безумия слуги онапрочла настоящее почтение. Он, как и все слуги, как все в бурге, уверен, чтоона все делала нарочно!

Как доказать Фарамунду, что он ошибается, считая ее такой...такой расчетливой? С холодком в душе ощутила, что уже все потеряно. Он сейчасделит брачное ложе с Клотильдой. Она уже не служанка, она — мать его сына. Онаследует за ним повсюду, не считаясь с трудностями воинской жизни. Она... онастала для рекса больше, чем супругой!

Острая боль ужалила сердце. Брунгильда охнула, без силопустилась на скамью. Все в крепости ждут, что она вскоре разрешится отбремени, станет полноправной правительницей. Нет, она и сейчас полноправная, нос рождением ребенка станет матерью будущего правителя. И, если бурная жизньконунга оборвется на войне, то всеми захваченными землями, городами и бургамиправить будет она.

Как сказал с боязливым уважением этот Бургувей: госпожа, выдобились всего! А чего она добилась? Позволила гордыне взять над собой верх...Недаром же вера Христа называет гордыню в числе семи главных смертных грехов.Правда, они имеют в виду что-то другое... Неважно, она позволяла гордыне братьнад собой верх... слишком долго.

Взгляд ее упал на стену. Среди украшений там загадочноблистали в полумраке камни на дорогих ножнах. Этот арабский кинжал отец подарилкогда-то сыну, но когда тот погиб, отдал ей.

Двигаясь как во сне, она пересекла комнату, Холодные камешкиприятно обожгли пальцы. Потянула за рукоять, лезвие неохотно покинуло темнуюнору. В холодном лунном свете кинжал блистал мертво и загадочно.

В комнате заметно померкло. Она испуганно вскинула голову. Вокно был виден край черной тучи, что наполз на блистающий лунный диск, аединственный в комнате светильник горит вполсилы.

— Рекс, — сказала она горько. — Неужели ты невидишь, что моя гордость... уже растоптана?.. Я готова тебе отдать все, но...опоздала. Это ты мне дал... все, что я хотела... что я сказала, будто хочу... асам от меня брать не захотел. Как доказать тебе?.. Как доказать, что не нужнамне власть, не нужны эти земли, не нужно быть правительницей земель и народов?

Осторожно коснулась лезвия розовым пальчиком. Чуть провела,острая сталь мгновенно прокусила нежную кожу. Брунгильда молча смотрела, как наподушечке собирается капля крови, почти черная в слабом свете. Больно... Дажепальчик порезать, и то больно! Но разве эта боль сравнится с той, что терзаетее сердце?

Уже не колеблясь, она взялась за рукоять двумя руками, Узкоеострие хищно высматривало цель. Вот сюда, под левую грудь. Лезвие должносвободно скользнуть между ребрами. Там сейчас судорожно трепещет ее испуганноесердце, трусит, молит о пощаде...

Я докажу тебе, Фарамунд, сказала она беззвучно. Ты увидишь,что мне твой титул рекса не нужен, как и эта власть. Но ты тоже просчитался!..Я не корова, которая будет покорно рожать тебе наследников.

— Прости, мой сын, — прошептала она. —Прости...

Острое железо пропороло кожу, вошло в нежную плоть, чутьзадело ребро. Резкая боль обожгла мозг. Железо вонзилось в сердце, но и тогдаруки испуганно вжимали полоску стали в грудь, пока рукоять не прижалась к телу.

Она все еще жила, все еще чувствовала боль, перед которойболь от смертельной раны почти не боль вовсе. Наконец слабость взяла верх, ногиподломились.

В доме не слышали, как она упала навзничь. Помня, что сейчаснекому закрыть ее вытаращенные глаза, гордая дочь доблестного Фабия выпрямиласьи последним усилием в жизни опустила веки.

Трое последних суток Фарамунд гнал во всю мочь, менял коней,даже на ходу пересаживался с седла в седло, как прирожденный степняк. Страх,что случится нечто непоправимое, терзал грудь, а голова раскалилась, каквыкипающий котел на жарком костре.

За спиной гремели копыта. Верная сотня неслась по пятам,Вехульд скачет рядом, тревожно поглядывает на темное, как грозовая туча, лицоконунга. Наверняка выслал вперед пару десятков отважных, что готовы принять насебя все стрелы, ножи и копья, нацеленные в конунга.

Последнюю ночь он вовсе несся без сна и отдыха. Конь хрипел,его раскачивало на ходу. Фарамунд чувствовал, что бедный зверь вот-вот рухнет,но все пришпоривал, дергал повод.

Дорога шла вдоль реки, а когда на той стороне показалисьгордые стены Лютеции, он только мазнул по ним взглядом, намереваясь скакатьдальше, к Римбургу.

С того берега по мосту ему наперерез спешили всадники.Впереди несся всадник в золотистом плаще, Фарамунд узнал Унгардлика, следомдвое его воинов, еще какие-то люди, явно из горожан.

Унгардлик управлял конем ногами, руки прижимали к грудибольшой сверток. Фарамунд ощутил, как болезненно стиснулось сердце.

— Рекс! — закричал Унгардлик еще издали. —Рекс!.. Погоди... Остановись!

Фарамунд зарычал от нетерпения, придержал коня.

— Что еще?

Унгардлик подъехал, сверток в руках зашевелился. Из толстогоодеяла выглянула розовая мордочка. Оцепенев, Фарамунд смотрел, как показалиськрохотные розовые пальчики, ухватились за края одеяла.

— Твой сын, — сказал Унгардлик торопливо. —Он здоров, здоров!.. Как хватает, пальцы как железные...

— Что стряслось? — вскричал Фарамунд. —Почему?.. Где Клотильда?

К нему подъехали горожане, молча кланялись, но все отводиливзгляды, опускали головы.

Унгардлик сказал несчастным голосом:

— Когда она узнала... что ты едешь в Римбург... А тутеще все время слухи, что ты сына от Брунгильды наследником...

Фарамунд крикнул страшным голосом:

— Что... случилось?

— Она ждала... но ты решил... Она смирилась, что не еесын будет рексом... но когда ты промчался мимо стен Лютеции... она не смогла...Мы стояли на высокой башне. Мы видели, как ты промчался мимо, как за тобойклубилась пыль, как ты стремился вперед, готовый расправить крылья и встрастном нетерпении полететь впереди коня... Прости! Я едва успел выхватить унее ребенка... прижимала к груди... но сама она с башни на камни...