Черный тюльпан - Андрей Дышев

Я услышал сдавленный плач, идущий из комнаты. Она обо всем догадалась, подумал я. Она поняла, что только Валери могла сделать такое чудо – помиловать меня, вынуть из петли, помыть, побрить, освежить французским одеколоном, приодеть и отпустить на все четыре стороны – как доказательство своей безусловной победы, как последняя точка в недолгой конкуренции с Анной, как победный залп.

«Иди к ней и утешь ее, – сказала совесть. – Упади к ней в ноги, проси прощения, рви на себе волосы, плачь вместе с ней». – «Не пойду, – угрюмо отозвался разум. – Надо рубить сплеча. Так будет лучше. Мы разойдемся как в море корабли».

…Кажется, я задремал и потому вздрогнул, когда на кухню вдруг влетела Анна. С ней что-то случилось. Я не мог узнать ее. Ее глаза блестели странным блеском, на губах играла жестокая полуулыбка. Она подошла к маленькому телевизору, стоящему на рабочем столе, и включила его. Шли последние новости.

– Все! – сказала она, не отрывая взгляда от экрана. – Бог услышал меня. Все, отлеталась…

Я хлопал глазами, глядя то на экран, то на Анну. Диктор, сидящий на фоне карты Балтийского моря, передавал какое-то важное сообщение. Я еще не понимал смысла его слов.

– «…по предварительным данным, погибло не менее восьмисот пассажиров. В настоящий момент над местом гибели парома ведут поисковую работу вертолеты ВВС Швеции и Эстонии, но из-за плохой видимости и низкой температуры воды результаты этой работы вряд ли могут быть удовлетворительными. Как передал наш специальный корреспондент из Клайпеды, сухогруз, принадлежащий финской мореходной компании, в момент гибели парома проплывал в непосредственной близости от него и смог принять на борт единственный спасательный плот, на котором находилось семь человек, среди которых нет ни одного пассажира. Список уцелевших членов экипажа уточняется».

Анна ударила кулаком по столу, достала из шкафа ополовиненную бутылку с водкой, налила в стакан, выпила и вышла из кухни.

По телевизору пошли спортивные новости.

Кажется, произошло что-то ужасное, но я не мог понять, что именно. Я вскочил из-за стола, кинулся вслед за Анной, схватил ее за руку и повернул к себе.

– Что там случилось? Затонул паром? Что с тобой, Анна?

Она смотрела на меня, все еще улыбаясь краем губ. Глаза ее плыли.

– Теперь ты можешь меня убить, – сказала она, растягивая слова. – Миссис Гроулис… помнишь?.. Ну что у тебя такое недоуменное лицо?

Я взял ее за плечи и как следует тряхнул.

– Говори нормально! Ты сошла с ума?

– Я? – Она отрицательно покачала головой, вырвалась из моих рук, подошла к бару и достала оттуда какую-то бутыль. – Я в здравом уме. И ты в этом скоро убедишься… Поухаживай за дамой, Кирюша. Будь добр, свинти эту крышку, у меня руки скользят…

– При чем тут миссис Гроулис? – зло крикнул я, выхватывая бутылку из рук Анны. – Что ты несешь?

Анна перестала улыбаться. Лицо ее стремительно помертвело. Прядь светлых волос упала на глаза. Девушка тяжело дышала, глядя на меня таким взглядом, от которого по спине поползли мурашки.

– Ты хочешь знать, при чем тут миссис Гроулис? Я тебе скажу… – Между каждым предложением она делала невыносимо длинные паузы. – Я скажу тебе! Ты наверняка сразу вспомнишь все ее недавние ласки…

– Дура!! – вскипел я. – На что ты намекаешь?

– А я не намекаю, – сквозь зубы произнесла Анна, прожигая меня своим взглядом. – Я тебе прямо отвечаю. Миссис Гроулис – это твоя Валери!

Минуту я соображал, что означают слова Анны. Я вспомнил документ, записанный на дискету, где была строка: «Вильнюс – Таллинн – «Пярну» – Скандинавия – USA», а под ней: «миссис Гроулис», а затем – письмо об отправке партии цветных металлов паромом «Пярну»…

Я еще не понял главного, но на лбу выступил холодный пот, и мне показалось, что мое сердце сжала чья-то сильная, холодная как лед рука.

– Какое сегодня число? – едва слышно произнес я.

– Двадцать восьмое.

– Паром… какой паром затонул?

– «Пярну»!! – крикнула Анна, отворачиваясь от меня.

Не помню, как я схватил ее за плечи и со страшной силой затряс ее:

– Ты врешь, ты врешь, дрянная девчонка! Ты врешь… – бормотал я, подталкивая ее к стене. Анна вывернулась, отскочила от меня в сторону.

– Дурак! Садист! Дурак!! – кричала она, уже со страхом глядя на меня. – Я не вру! О том, что Валери и миссис Гроулис – одно лицо, я прочитала в письме, которое было записано во втором файле Князя. А потом его стерла, чтобы ты не узнал об этом раньше времени. Поэтому его не было на дискете. Понял, придурок?! Утонула твоя Валери. Пошла ко дну вместе с наркотиками! Не успела сожрать! Подавилась!

Я тер лоб ладонью. Мне казалось, что я сейчас сойду с ума.

– Уйди, – попросил я. – Пожалуйста, уйди куда-нибудь.

– С удовольствием, – ответила Анна. – И навеки. Чтоб не видеть тебя, не слышать тебя, не знать тебя, не помнить тебя… Предатель! Бабник! Блядун…

Она ходила по комнате и собирала раскиданные книги, одежду подруги и складывала их на диване. Я следил за ней. Перед глазами мелькали мутные цветные пятна.

– Это ты ее убила, дрянь, – прошептал я. – Знала, но молчала…

Я двинулся на Анну. Она взвизгнула, кинула в меня свитер и попыталась выскочить в коридор, но я успел поймать ее за руку.

– Ты ее убила, – как заведенный повторял я. – Она тебе мешала. Ты не с наркотиками боролась. Ты с ней как с женщиной счеты хотела свести… Ты думала только о том, как отбить ее и выйти за меня замуж…

Анна лупила меня кулаками по лицу.

– Господи, да убери же ты от меня этого шизофреника! – кричала она. – Замуж за тебя?! Я сейчас умру от смеха! Да кто ты такой? Кому ты нужен? Ненормальный, все психушки России по тебе плачут! Я тебя ненавижу!! Я всегда тебя ненавидела!!

Я дал ей пощечину. Анна сразу ослабла и прекратила сопротивляться. У меня тотчас угасла злость. Я разжал руки, и Анна, прикрывая лицо ладонями, опустилась на пол.

Слезы душили меня. Я, шатаясь как пьяный, побрел на кухню, задевая двери и косяки плечами. Судороги сотрясали меня, глаза уже не могли удержать в себе влагу, и слезы вылились на щеки. Я допил все, что осталось в водочной бутылке. «Нет, нет, – бормотал я. – Этого не может быть. Это просто ошибка. Время такое, сейчас все ошибаются…»

Сон это был или же глубокое забытье, похожее на смерть, – не знаю. Я еще не открыл глаза, а гнетущее чувство безысходности, страшной, невосполнимой потери уже накатило, заполняя каждую клеточку мозга и отравляя мысли, и было оно упаковано в пасмурное тяжелое утро с кленом, ободранным дождем и ветром, шатающимся как призрак за запотевшим окном, со стремительным полетом низких грязных туч, с мутными желтыми лужами, покрытыми рябью, похожей на старческую кожу…